– Не копайся, Картер. – Охранник пихнул его в спину.

Фрэнсис опять стал есть пюре, думая, что вскоре этот человек может пожалеть о своем поступке. Поскольку его отец – настоящий король здесь, и это делало Фрэнсиса членом королевской семьи. Пока он ел, украдкой бросал взгляды на стол, где его отец восседал перед своими придворными. Заключенные смеялись, но они располагались слишком далеко от Фрэнсиса, чтобы он мог услышать сквозь прочий шум, о чем они говорят. Правда, его отец не смеялся. И хотя Фрэнсису казалось, что остальные время от времени посматривают в его сторону, но только не его отец. Нет, Фрэнк Картер просто быстро ел, время от времени промакивая бороду салфеткой, но в остальном же неотрывно смотрел прямо перед собой, работая челюстями, словно в голове у него прокручивалось какое-то серьезное деловое предприятие.

– Я сказал, не копайся!

В последующие дни у Фрэнсиса выпадали случаи опять увидеть Картера, но каждый раз это было одно и то же. Он каждый раз впечатлял своими габаритами – всегда башней возвышался над остальными фигурами вокруг него, словно отец в окружении собственных детей. И каждый раз словно совершенно и не подозревал о существовании Фрэнсиса. В отличие от кружка прилипал вокруг него, он даже ни разу и не посмотрел в его сторону. Но Фрэнсис постоянно чувствовал его. Лежа по ночам совсем один в своей камере, ощущал чуть ли не осязаемое присутствие своего отца, пульсирующее где-то сразу за пределами досягаемости, за толстой дверью и стальными переходами.

Предчувствие неуклонно нарастало, пока сегодня он не понял, что момент настал.

«Я взрослый человек, – думал сейчас Фрэнсис. – И я не боюсь».

В тюрьме, как и всегда в это время, воцарилась тишина. Кое-откуда еще доносились отдаленные шумы, но в его собственной камере было так тихо, что он мог слышать собственное дыхание.

Он ждал.

И ждал.

Пока, наконец, не услышал приближающие по проходу шаги, звучащие одновременно и опасливо, и радостно-возбужденно. Фрэнсис встал, прислушиваясь теперь более внимательно; сердце учащенно забилось в надежде. Там был не один человек. Негромкий смешок, за которым последовало шиканье. Звякнули ключи. Это имело смысл – у его отца тут есть доступ ко всему, чего ему захочется.

Но было в этом шуме и еще что-то почти издевательское.

За дверью камеры кто-то прошептал его имя:

«Фрэнс-сис-с…»

И тут она открылась.

В камеру ступил Фрэнк Картер – гора человеческой плоти почти полностью заполнила дверной проем. Света только-только хватало, чтобы Фрэнк мог различить лицо своего отца, увидеть выражение на нем, и…

Он вновь стал ребенком.

И перепугался до чертиков.

Поскольку Фрэнсис слишком хорошо помнил выражение на лице своего отца. Оно всегда появлялось на нем, когда он ночью входил в комнату Фрэнсиса и приказывал встать и спуститься вниз, поскольку там надо было кое на что посмотреть. Ненависть и отвращение, которые Фрэнсис видел на этом лице, тогда по необходимости сдерживались и были направлены на других в его доме. Но здесь и сейчас, наконец, уже больше не было нужды сдерживаться.

«Помогите!» – подумал он.

Но рядом не было никого, кто мог бы ему помочь. Не больше, чем все эти годы назад. Некого звать, кто мог бы прийти на выручку.