–
Туман дошел до половецкой сторожи. Один из лукоморцев почувствовал спиной неожиданную прохладу, обернулся и увидел медленно ползущую реку тумана. Он не успел удивиться, как Лазарь, странному природному явлению. Мгновенным броском туман преодолел расстояние, отделяющее его от людей, и накрыл их погребальной вуалью.
Половцы чувствовали, как нечто бесплотное и тем не менее могучее прижало их к полузасохшему на корню ковылю. Боли не было.
Скоро туман пополз дальше, и видно было, что скорость его увеличивается. На месте половецкой сторожи лежало оружие и доспехи. На доспехах были тщательно застегнуты все ремни, под кольчуги заботливо подложены войлочные безрукавки, внутри сапог топорщились портянки. Недалеко от покинутого лагеря в траве наблюдательный зритель мог бы увидеть несколько камней странной формы. При ближайшем изучении наблюдателю стало бы ясно, что это не камни, а лошадиные копыта, которыми по какой-то причине побрезговал туман.
Немного прошло времени, пока туман добирался до половецкого становища. Первыми там его заметили лучники, предусмотрительно оставленные Кобяком на повозках, по периметру прикрывавших лагерь. Туман тянулся по земле не выше живота, только испарения, как ото льда, вытащенного в тепло, тянулись к небу легкой дымкой…
И здесь – случилось! Сильный удар внезапно сгустившегося воздуха опрокинул одну из повозок. Соседние, намертво сцепленные с ней, содрогнулись и тоже стали крениться. Громадные колеса одной из повозок с протяжным треском лопнули, разметав обломки далеко вокруг.
Несколько лучников оказались выброшены ударом прямо в раскинутую туманом скатерть. Большинство сразу ушли на дно, не издав даже звука. Но те, кому повезло остаться в опрокинутых повозках, увидели, что произошло с одним из лучников, угодившим на границу тумана и реального мира. Порыв ветра отогнал призрачное море немного назад, открыв неприятное зрелище. Верхней половины туловища половца уже не существовало, шлем с подголовником откатились в сторону, лишившись содержимого. Просела под собственным весом кольчуга и только у пояса топорщилась горбом. Из-под нижнего края кольчуги торчали ноги в кожаных штанах и невысоких сапогах. Это была та часть тела половца, до которой туман из-за ветра добраться так и не успел.
Первой мыслью очевидцев этого происшествия было звать на помощь, отбить нападение. И тотчас до них дошло, кто именно способен перерубить человека пополам, не повредив кольчуги. Тем более похитить часть тела!
– Айя! Духи! Злые духи пришли! – закричали сторожа и бросились в лагерь, заполошно мотаясь между юрт и кибиток. Кто-то звал шаманов. Наиболее рассудительные седлали коней для бегства.
Ветер сменился, и с его помощью туман, все более наливающийся красным светом, набросился на половецкие вежи. Тогда и раздался тот самый крик, услышанный не только в русском лагере, но и в стане Кончака.
Случилось так, что туман охватил лагерь Кобяка со всех сторон, отсекая пути для бегства. Были среди половцев те, кто попытался пробиться сквозь кровавую пелену на коне. После первого же шага в багровой дымке кони падали вместе с всадниками в гущу этого марева и уже не поднимались. Один из коней при падении опрокинулся на спину, и стало видно, что его ноги словно срезаны одним ударом гигантского серпа.
У ворот Вышгорода стояла мертвая тишина. Тысяцкий Лазарь и его воины видели, как погибают враги, но радости такая смерть не доставляла. Гордиться стоит заслуженной победой, а не бесчестной бойней.
– Что ты наделал? – тысяцкий схватил Аль-Хазреда за грязный отворот халата.
– Спас ваши жизни и отомстил врагу, – ответил Аль-Хазред, явно гордясь содеянным.
– Убери это, – с удивительной для себя мольбой в голосе попросил тысяцкий.
– Оно не уйдет, – тоном учителя, втолковывающего несмышленышу элементарные вещи, сказал араб. – Оно пришло за кровью и должно ее получить. Только солнце прогонит это прочь, к озеру Хали, что под Черной Звездой.
Тысяцкий понял, что убийство продлится всю ночь до восхода солнца, и содрогнулся.
В это время раздался скрежет засова, и в воротах открылась калитка. В сопровождении гридней, несущих факелы, из ворот величаво вышел князь Давыд Ростиславич Смоленский, тот самый, что не пустил Лазаря внутрь крепости.
Князь был красив без изъяна: высок, могуч, хорош собой. Пластинчатый доспех ладно облегал его мускулистый торс, красные княжеские сапоги подчеркивали длину и стройность ног.
Князь был любопытен. Давыд Смоленский хотел знать, что происходит и чьи войска там, в тумане, расправляются с презренным Кобяком. И еще князь желал знать, есть ли среди победителей его люди. Тысяцкий Лазарь за ответом в карман не полез, благо карманов на кольчуге не предусмотрено. Он сказал, что думает о тех, кто любит отсиживаться за крепостными стенами в разгар сражения, кто хочет загребать жар чужими руками, и о тех, кого дурость или гордость гонит на убой в туман-людоед.