Вершинин давно не рассуждал на такие темы, поэтому мыслишек и идей у него накопилось много. Как раз сейчас Олег его «с удовольствием» и выслушает. Леха может быть уверен, что ему не возразят, никто его не прервет, не поправит, его выслушают до конца, а потом и ноги будут целовать за гениальные идеи и предложения, которые летели в Олега, словно стрелы, прожигающие его душу:

– А мне тебя, Олег, реально жалко! Ты, как тупой мотылек, летящий на огонь – так и сгореть недолго! Как же ты еще выжил, как же ты еще дожил до этого момента, не понимаю?! Мир… наша жизнь – это как жестокий, бессердечный карательный механизм, созданный для причинения боли, для пыток и унижения. Это каток, пресс, сминающий все на своем пути, равняющий все с землей. Ты для этого мира, для всех нас, в первую очередь для себя… обуза, мелкая заноза на пятке, мешающая нормальной ходьбе, а ее все никак не могут вытащить. Тебе не место здесь: из-за тебя чересчур много проблем – ты в них встреваешь, и они остаются с тобой навсегда. Тебе с неба об этом говорят, флажками машут! Как тебе не трудно, как тебе все еще не надоело?! Не приходило ли в твою светлую головушку, что все дело в тебе, в тебе сидит это зло, и ты даже не можешь подняться и искоренить ее, – Алекс буквально загорелся словесно уничтожить Олега. – Ты ничего не можешь! Как же ты живешь, если не можешь найти выход, выпутаться из простой долговой ямы – ты топишь себя и когда-нибудь утопишь совсем! Станешь отбросом, мусором, пылью, никому не нужный… безынициативный, неинтересный, серый, перманентный, пустой, тупой мусор – так вот это ты, дорогой! – помолчав, Вершинин ударил ладонями по своим коленям и произнес. – Верни долги и можешь херачить к чертовой матери хоть на все четыре стороны – хоть что можешь с собой сотворить. Знаешь, коль у нас пошел такой разговор, – это был далеко не разговор, а чувственный монолог одного лишь Лехи, который с каждый секундой возносил себя до небес за такие рассуждения, – я могу найти объяснение твоим успехам в учении. Кому вообще это надо – я вот нормально никогда не учился, а все есть, – стал загибать пальцы он, – ни в чем нужды нет, всем доволен, живу припеваючи. Но сейчас не обо мне, а о тебе. Надеюсь, ты там еще не скопытился… Так вот, школа, да?! Всем тебя просто жалко – не хотят тебя трогать, ибо смысла нет ворошить твое жалкое существование. Олег, ты не живешь, тебя здесь нет, но ты при всем этом как-то умудряешься создавать неудобства людям, мешать им спокойно жить, причем людям совершенно не твоего уровня – все это ты делаешь вместо того, чтобы просто взять и исчезнуть… Умереть – это же так просто!

Олег закатывал глаза и вдыхал горячий уличный воздух, приоткрыв рот и периодически стоная. Ему было неприятно, больно и тошно от всех Лешиных слов. Но с каждой секундой должник по неведомой причине убеждался, что его топят в его же никчемной и монотонной жизни, как в грязи. Олегу стало казаться, что ему говорят правду, приводят неоспоримые доводы, к которым он начинал невольно прислушиваться. Но от такого все равно становится плохо и пусто на душе, поэтому он стал отворачиваться, лишь бы не слышать, не видеть своего недоброжелателя, чужого, неприятного, злобного, не знающего добра и пощады человека.

Олег потихоньку стал собираться с силами: как только их будет достаточно, он хотел чесануть от Вершинина подальше и никогда больше в жизни на него не натыкаться. А сам Алексей, удовлетворившись физическими страданиями своей жертвы, просто балдел от своего псевдоинтеллектуального бубнежа.

Тут Леха заметил, что его речей наглым образом не слушают: он, значит, распинается вместо того, чтобы забить, а его не уважают – это чревато последствиями! Вершинин дернулся с места, схватил Олега за подбородок и повернул его физиономию к себе. Олег пригляделся и увидел тот самый черный взгляд Алексея Вершинина, устремленный прямо на него – он до дрожи напугал слабохарактерного Олега, который тогда был уже в полуобморочном состоянии.

– Что же ты творишь?! Как ты смеешь не слушать, как смеешь отворачиваться?! – орал на него Вершинин. – Слушай сюда, хуесос! Запомни раз и навсегда, – Алексей трепал Олега за подбородок, а сам должник ничего не делал, чтобы хоть как-то воспротивиться этому. В душе он ненавидел Вершинина, который давно подталкивал его к суициду, – что нельзя… никогда и ни при каких обстоятельствах… задерживать оплату долгов! Это большое пятно на твоей репутации. А если бы у тебя все было нормально, деньжата тебе и вовсе бы не понадобились, – Вершинин продолжал говорить, мучая изнывавшего от боли, тоски и одиночества Олега, который больше всего в жизни ждал окончания этой экзекуции. – Не хорошо кидать и игнорить людей! Нужно быть ответственнее, а не как тряпка половая! И главное правило: лучше опозорься, лучше умри, обанкроться, но не занимай у тех, кто сильнее и умнее тебя, иначе, как ты можешь видеть, попадешь в зависимость и тебе не поздоровится!

Олег нарочно никак не среагировал – Вершинину это не понравилось. Заметив, что Олег копит силы и намеревается смыться (должник тихонечко залез обратно на лавку), Леша, сделав вид, что окончил свою феноменальную речь, зашел за спинку покосившейся лавочки и в один миг обхватил шею Олега и зажал ее в локте. Должник еще не успел опомниться от предыдущих побоев, как вдруг его стала медленно душить сильная рука. Он успел только дернуться – воздуха не хватало, вырваться он не мог, а колотить по рукам своего обидчика ситуацию как-то не очень сдвигало с мертвой точки.

Что ж, даже в таких незначительных денежных вопросах, в которых затрагивается самолюбие и авторитет, богачи жадные, как пауки.

Вершинин прошептал Олегу:

– Ну теперь ты понял, как больно тебе приходится из-за всего этого дерьма? Так ты долго наверняка не протянешь, зачем же тебе мучиться, зачем тянуть? Решай этот вопрос скорее, понял?! По твоему виду мне все ясно. Помяни мое слово. Запомни все, что я тебе говорил. Надеюсь, я потратил время с пользой. А теперь, что нужно сказать?! – спросил Леша и замолк, чтобы услышать, что скажет ему Олег.

– Будут тебе деньги, – задыхаясь, прошептал Олег.

Олег думал, что после этих слов кредитор отпустит его, но не тут-то было. Алексей решил придраться к еще одной детали, которая была ему не по душе:

– Не смей делать мне одолжение! – говорил мажор. – Это не ты мне говоришь. Это я тебе приказываю! Я уже столько раз слышал от тебя подобное, – тут Олег закричал во всю глотку, и Вершинин ослабил свою хватку. – Закрой ебало, не ори! Я же не приказываю тебе хуй отрезать. Успокойся, псих!

Олег кричал и дрыгался, как шелковая ленточка на сильном ветру. Алекс разжал руку – должник освободился от оков и снова рухнул на землю, взявшись за покрасневшую шею, кашляя и жадно хватая воздух.

Надев солнцезащитные очки, которые он вертел в руке, Вершинин, не проронив ни слова, бросил взгляд на лежащего Олега и неторопливой походкой отправился назад к парковке. «Девственник, бабы нет, денег нет, мозгов нет, однообразен и страшен каждый день – да это не жизнь, а каторга!» – именно так и думал Вершинин о своем должнике, а потом вспомнил кое-что и издалека окрикнул его:

– Не принимай все это близко к сердцу! – Вершинин смотрел на Олега, который медленно и неуклюже старался подняться с земли и отряхнуться. – Когда там у нас следующий экзамен?!

– Послезавтра, – нехотя с одышкой произнес Олег.

– Спасибо за инфу! – крикнул ему Леша. – Надеюсь, ты не в обиде на меня… и в твоей голове не очень все стерлось? Неприятно будет, если лузер и ботан сдаст важный экзамен хуже двоечника. Чао!

Так их пути разошлись – на сегодня для Олега все закончилось…

Леха вернулся к машине на стоянке около «Макдональдса» и, припомнив об экзаменах и своих планах на Юлю Кудрявцеву, набрал ее, любуясь своей машиной и попутно обдумывая замечательную и беспроигрышную идею, пришедшую ему в голову: