Книги

Шаровая молния

22
18
20
22
24
26
28
30

– Заканчивай с ним! – сказал он, приготовившись принять непосильное участие в этой расправе. Он любил мучить людей, ибо весь мир мучил его. Говорили даже, что Трофим ВИЧ-инфицирован, поэтому и озлоблен на весь мир. Однако болезнь его особо не тревожила.

Наркоман в кожаной куртке обладал недюжинной силой – он приподнял легкого Тихомирова и изо всей силы бросил его на асфальт. В этот момент Александра Игоревна взвизгнула и зажмурила глаза, но Рыжий, пригрозив ей ножом, приказал ей не закрывать глаза и смотреть, как они расправлялись с ее любимым Димочкой.

На глазах у до смерти напуганной матери Диму стали изо всех сил быть ногами. Вскоре в ход пошли не только ноги, но и руки, и припрятанный кастет, который буквально ломал Митю, принося ему с каждым последующим ударом настоящие муки. Его мать собралась было закричать, но Рыжий зажал ей рот своей грязной ладонью и принялся медленно душить, чтобы та больше никогда не издавала никаких звуков.

Слышался лишь шорох одежды, звуки возни и еле слышимые всхлипы Александры Игоревны и стоны Димы Тихомирова, изнывавшего от боли. Его били так часто, что вскоре на нем не осталось живого места. Никто не хотел останавливаться – даже наоборот.

Тихомиров плакал от терзающей его боли, но изо всех сил старался терпеть, старался по возможности прикрываться руками, но силы быстро оставили его – он уже не мог держать руки в одном положении и контролировать свое измученное тело. Он лежал на холодной земле, чувствуя, как она медленно высасывала из него энергию. Постепенно рассудок Димы Тихомирова мутнел – он уже не мог двигаться, кричать ему было нельзя, иначе его убьет заполнившая глотку кровь. Били его профессионально, по самым болезненным точкам. Как только стало ясно, что он больше не сможет ничего предпринять, нападавшие оставили его.

Дмитрий изо всех сил старался подняться и хоть как-нибудь помешать подонкам, которые направились к его матери. Александру Игоревну повалили и избивали уже втроем. Диме ничего не оставалось, как со слезами на запачканном лице и пульсирующей, обжигающей болью в теле смотреть за тем, как уродовали его мать – он даже не мог повернуть голову в другую сторону. Тихомиров тянул к ней руки и пытался, цепляясь за траву, вскапывая руками землю, доползти до нее. При любом малейшем движении его пронизала острая боль, от которой он съеживался, зажмуривал глаза и стискивал зубы. Он открывал рот и хотел начать кричать, но вместо звуков изо рта текла кровь, а дышать было трудно. Оставалось горько плакать от сожаления, что в такую минуту он абсолютно бессилен. С ним погибала и его любимая мама, которая до самого последнего хотела спасти своего сына, всячески привлекая внимание Трофима и его людей на себя, чтобы они отвлеклись от Димы. В результате вся эта орава перекинулась на нее – она принимала все удары на себя, не думая сопротивляться, что только раззадоривало ублюдков.

Сознание покидало мальчишку – Диме внезапно стало грустно, что его лишают жизни именно так: жизни, в которой он так много не успел сделать, так много не повидал, так много не сказал; этой жизнью он не успел насладиться и не успел поблагодарить маму за все. Он чувствовал, как изнывает его тело, сплошь покрывшееся ссадинами, гематомами, синяками, царапинами, кровоподтеками и уличной пылью и грязью, за которыми скрывались ушибы, многочисленные вывихи, внутренние кровотечения и переломы. Он не мог пошевелиться, не мог даже без боли вдохнуть ночного воздуха, ему оставалось лишь вглядываться в ночное небо и сквозь слезы искать на нем звезды, которые так на нем и не появились. Подсознательно он звал на помощь… хоть кого-нибудь, но никто не приходил – вскоре и эта вера оставила его. Тихомиров чувствовал, как асфальт и земля вокруг становятся влажными от его крови. Дима медленно уходил…

Его сердце болело за маму – он ощущал и ее боль. Над Александрой Игоревной изощрялись похуже, чем над ним – в ход пошло все: и нож, и кастет, и руки, и ноги, и кусок палки с газона. Превозмогая все свои возможности и невзирая на боль, Дима в полуобморочном состоянии тянул себя руками к матери. Он полз в том направлении, совершенно не думая, что может умереть от таких нагрузок. Он полз через боль и слезы, оставляя за своим телом кровавый след.

Рыжий увидел, что мальчик не обездвижен. Абсолютно неадекватный и освирепевший маньяк с улыбкой на лице ринулся к Тихомирову. Он, схватившись за толстовку, приподнял бедолагу и невозмутимо всадил нож прямо ему в живот. Дима резко ощутил холод, проникший вглубь него. Когда окровавленный нож был вынут, Дмитрий рухнул на землю и обмяк. Без движения лежала и его мать, зверски растерзанная молодчиками за колечко, цепочку и две сережки, которые не представляли особой ценности. Ее платье было разорвано – она была окровавлена и изуродована, как и ее сын.

Обшарив лежащих вновь и убедившись, что у них больше ничего нет, банда принялась уходить с места преступления, прихватив еще в самом начале избиения наручные часы Тихомирова. Но одному из отморозков (в черной кожаной куртке) так понравилось это зверство, что он не хотел уходить, раздавая тумаки то Диме, то его маме. Трофим с Рыжим принялись оттаскивать его, но он постоянно вырывался. Пора было уносить ноги, ибо велика была вероятность, что кто-нибудь вскоре здесь появится, обнаружит трупы и их могут засечь по горячим следам.

Но тут обезумевший ирод вырвался из лап сообщников в последний раз и вновь побежал в сторону Тихомировых. Разбежавшись, зверь в человеческом обличии в прыжке двумя ногами ударил Диму. Наркоман оскалил зубы и победоносно поднял руки. Проверив сохранность награбленного в карманах, он хотел было догнать остальных, но тут остановился посреди полянки, раскрыл рот, закатил глаза, издал какой-то непонятный и коротенький звук и плашмя свалился на землю. Это заметил Рыжий и потрепал по плечу Трофима.

– Что еще за хуйня?! – Рыжий подлетел к упавшему навзничь сообщнику. Бело-желтая пена изо рта обильно заливала шею и подбородок паренька.

Трофим сразу понял, в чем дело – его невольный помощник вот-вот откинет коньки. Тем не менее, он быстренько обшарил его карманы, переложив все их содержимое в свои, и как ни в чем не бывало пошел прочь. Рыжий переполошился не на шутку, остановил Трофима и спросил, показывая рукой на поляну с тремя трупами:

– Что с ним стало?!

– А ничего! – равнодушно ответил Трофим. – Боженька покарал беднягу за это преступление. Не отходя от кассы, так сказать, – по выражению лица Рыжего стало понятно, что он ничего не понял, даже немного побаивался за свою жизнь. – Что ты, в штаны себе нагадил, что ли?! – улыбнулся Трофим и хлопнул Рыжего по спине, как ни в чем не бывало. – Передоз у нашего дружка случился. А пока валить надо! Но если ты хочешь, то можешь проводить его в последний путь, – Рыжий отрицательно покачал головой.

Преодолев пару кварталов быстрым шагом, сообщники разделились. Трофим забрал себе все награбленное в счет оплаты долга Рыжего. Последний мигом побежал домой, где до утра сидел перед припасенной задолго до этого бутылкой водки и обдумывал все произошедшее – парень впервые в жизни увидел смерть человека. Она действительно бывает скоропостижной. Рыжий намного позже осознает, что натворил: «Это тебе не старый металлолом из гаражей угонять», – сказал он про себя, припомнив былые делишки… Уже утром он собрался к Трофиму за очередной дозой, дабы хоть на мгновение забыть события этой ночи.

Сам Трофим воспринял все это как рядовое событие. Сразу после расправы он отправился в ближайший бордель, в котором был весьма частым и уважаемым гостем. Наручные часы Тихомирова ему так понравились, что он оставил их себе.

Глава 6 «Путешествие во времени»

На полянке у пятиэтажки, где росла сирень, воцарилась ночная тишина, прерываемая стрекотанием сверчков и потрескиванием фонаря над аркой в квартал. На земле без движения лежали: Дима Тихомиров, Александра Игоревна, мать Димы, и один из их палачей, скончавшийся от передозировки.

Перед неизбежным осознанием конца Дима Тихомиров от безысходности принялся молиться – только это ему и оставалось сделать: «За что же я так разгневал тебя? – принялся разговаривать с Богом Дима. – В чем я провинился так, что ты лишаешь меня жизни? И так уж мукам моим нет конца… Воля твоя – шли мне смерть… да поскорее! – он вздохнул и зашептал. – Господи, благослови меня принести молитвы и моления Твоему Благоутробию о моем ничтожестве и о всех моих родных и знаемых как здравствующих, так и почивших, за коих Ты умер на кресте. Господи Боже наш, помяни нас, грешных и непотребных раб твоих Дмитрия и Александру, внегда призывати нам святое имя Твое, и не посрами нас от чаяния милости Твоея, но даруй нам, Господи, вся яже ко спасению прошения, и сподоби нас любити, и боятися Тебе от всего сердца нашего, и творити во всех волю Твою. Яко Благ и Человеколюбец Бог еси, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь, – не останавливаясь, Тихомиров продолжил шептать молитвы, которые помнил с детства. – Владыко Господи! Твой есть день и Твоя есть нощь, Тебе вся тварь работает, и всякое дыхание славит Тя; мы же, окаянныя рабы Твоя Дмитрий и Александра, все житие наше скончав блудно, страхом одержимы есмы, яко помянухом дни первыя, и доныне, в няже вся безместная сотворихом злая; и того ради не имамы к Тебе дерзновения, яко беззакония наша велика, и безмерни греси наша, врази же всегда стужают нам. Но, Господи наш, Господи, отверзый устне немому, и наша уста отверзи, да глаголем в молитве угодная Тебе. Господи Иисусе Христе, хотяй всем человеком спастися, услыши молитву нашу, молитвами святых апостол Твоих, яко тии молятся за ны, и теми у Тебе просим прощения, яко тех молитвы присно послушаеши; молением их спаси нас, грешных, исцели болезни сердец наших, разжзи утробы наша пламенем страха Твоего, да пояст терние грехов наших, и души наша любовию прохлади, к Тебе бо желаем, Истинному Свету и Подателю Света, у Тебе Единаго просим милости, спаси ны: насыти алчущия и напой жаждущия души наша от потока безчисленнаго милосердия Твоего: покрый нас благодатию Твоего человеколюбия от всякаго зла, да Тобою храними, избавимся многих сетей лукаваго, по вся дни на нас пропинаемых, и да не похвалятся врази наши о нас, рабах Твоих, уповающих на Тя. Спаси нас по милости Твоей, да воздадим обеты наша, до последняго издыхания каяйся о своих согрешениих, и прославим пресвятое имя Твое, со Отцем и Святым Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь, – перед отключкой Тихомиров припомнил последние слова. – Господи! Не остави нас, Тебя оставляющих ежеминутно! Не отрини нас, Тебе изменяющих непрестанно! Помоги нам, рабам Твоим Дмитрию и Александре, тьмами грехов и напастей омраченным! Восприими в Твою любовь, милось и попечение! Аминь…»