Этими аргументами Головина хотела хоть как-то задобрить Гулю, но та была непреклонна и еще больше разозлилась: не только на Людмилу, но и на свою пачку сигарет, которая в столь нужный момент оказалась пуста:
– Надо же, – удивилась она, взглянув на пустую пачку. – Я поняла твои мотивы. И знаешь, что я тебе скажу? – Гуля служила в районном отделе полиции, поэтому часто применяла подобные жаргонные словечки. Она на полном серьезе заявила. – Пусть они возвращаются обратно к себе в квартиру и сидят там, не вылезают. Мне просто противно не то что смотреть, а думать о них.
Тут Людмилу пробрало на жалость:
– И никакого сожаления?
– Никакого! – равнодушно оглянулась милиционерша. – А у тебя, я смотрю, совесть проснулась? – нагловато спросила она. У Гули был противный и нахальный голос – даже если она делала комплимент, тон был такой, словно это оскорбление. – Пригласила их сюда! – возмутилась Гуля, машинально держа руку у рта, будто снова курила. – Саш-то вряд ли знает, что ты спала с ее мужиком. К тебе ведь он ушел после всего этого?
Это задело Людмилу, но словесный отпор у нее не получился – уж очень сильна была Гуля в подобной дамской полемике:
– И что из этого?! – положила руки на пояс Люда. – Он меня тоже бросил.
Тем временем Гуля уже потеряла всякий интерес к беседе, устав убеждать и ругать подругу – ей хотелось наконец поесть, выпить и расслабиться – она ведь на юбилее у лучшей подруги.
– Как знаешь, подруга, – махнула рукой она. – Тогда иди и посмотри на результат твоих стараний, мать Тереза, – Гуля указала на дверь.
– Ладно, – сказала она, – забудем, – Люда обняла подругу и повела назад в квартиру, расспрашивая о ее трудной работе в органах, – и откроем шампанское…
После возвращения именинницы и ее подруги юбилей наконец перешел в активную фазу. Подали первые блюда, и все вновь принялись разговаривать, есть, пить и благотворить Людмилу Головину, которая с тонкой улыбкой принимала поздравления и наблюдала за гостями, стараясь не замечать Тихомировых, чтобы лишний раз не расстраиваться из-за их присутствия. Сами они во все разговоры и действия старались не вступать и сидели молча на диване за столом, почти не меняя позы.
Тихомировы вели замкнутую жизнь (особенно это касается Александры Игоревны), предпочитая тишину, покой и размеренность – если же все вышеперечисленное нарушалось, то подобное воспринималось как трагедия. Вот и сейчас они не нравились всем из-за своего нестандартного образа жизни, характера матери и истории ее сына. Тихомировы старались не нагнетать обстановку вокруг себя. Хозяйка застолья чувствовала озабоченность и замешательство гостей. Но открыто попросить Тихомировых уйти, сами понимаете, она не могла. Это понимали и Дима с Александрой Игоревной – обстановка была совершенно не для них. Они бы с радостью ушли, но боялись что-либо предпринять оттого, что мама Дмитрия считала, что так рано со дня рождения подруги (даже бывшей) не уходят, ведь их любезно пригласили сюда и рано уходить невежливо. Мама Димы думала так, несмотря на то, что сидела без движения на одном месте и ловила на себе косые взгляды окружающих.
Но когда любезные поздравления и подарки, пожелания «счастья, здоровья да денег побольше» закончились, когда гости наговорились и наелись изысканной праздничной стряпни, испробовав и вкуснейших горячительных напитков, припасенных Головиной, все принялись танцевать и веселиться теперь уже без оглядки на Тихомировых. Одновременно каждый из гостей, покрасневших от алкоголя и развеселенных вечеринкой «40+», вспотевших от танцулек, горел желанием посплетничать о Тихомировых, посмеяться над их убогостью. На этом фоне все чувствовали себя чуть ли не богатыми господами, которые только и делают, что унижают и эксплуатируют своих слуг. Все хотели хоть как-то их задеть, обидеть или оскорбить, всячески давая понять, что они чужие на этом празднике жизни.
Дима огорченно понимал, что происходило вокруг: «Я вижу, как они пялятся. Я чувствую, как они злятся на нас», – он ощущал себя совершенно никчемным, хотя не был таковым. Его мама чувствовала это и обняла своего загрустившего мальчика, как когда-то раньше, укрыв его от боли, страданий, насмешек и окликов прошлого. Стыдился он того, что к ним двоим здесь абсолютно каждый относится с неприязнью, хотя стыдиться опять же нечего. Надо быть выше этого, как говорится. Особо одаренные (подвыпившие) гости сначала хотели в открытую повлиять на хозяйку, чтобы она вышвырнула Тихомировых на улицу, а затем и сами захотели выпроводить их за то, что они портили веселье своим унылым видом. В защиту Тихомировых скажу, что эти самые «особо одаренные», в отличие от Димы и его матери, сами только и искали повод заявиться к кому-нибудь на день рождения или поминки, дабы поесть и попить, а в данном случае – еще и подарить какое-нибудь китайское тряпье или очередную бесполезную вещь.
Дима успел возненавидеть каждого из гостей. Он имел особые взгляды на жизнь. Среди прочего он считал, что большинство людей живут далеко не своей жизнью, жизнью не настоящей, а запрограммированным набором обязательных действий и примитивных алгоритмов, навязанных обществу узким кругом сильных мира сего. От влияния этого тупикового механизма нельзя было спрятаться – можно было только сопротивляться ему, но для этого нужно было приложить огромные усилия, однако неповиновение может вычеркнуть человека из нормальной жизни (что в его случае и произошло). Искомый механизм подкидывает в человеческую жизнь все то, что заставляет его свернуть с истинного пути. Так человек и совершает грехи, думая, что все это во благо – так он подрывает свое здоровье и невольно становится частью системы, которая губит человека как полноценную личность, губит его душу. Из системы практически невозможно вырваться без потерь. Здесь все: и алкоголь, и сигареты, и клубы, и секс, и деньги, и обязанность учиться, а потом пахать за копейки – все это части одного целого.
Дмитрий Тихомиров был против условностей, всегда пытаясь не соблазняться этим уловкам и идти им наперекор. Он старался помочь другим отказаться от всего этого и начать правильный путь, зажить новой жизнью. Стоит сказать, что Дима вследствие своей скрупулезности и жизненного опыта научился ценить то, что имеет, ценить тех, кто его окружает. Ценить не деньги и тщеславие, а настоящие жизненные ценности, ради которых стоило жить: семью, дружбу и красоту человеческой души.
В Диме, как отчасти и в Алексее Вершинине, проживало будто два человека. Первый жил в Мите в начале его жизни, а второй сейчас стремительно пытается уничтожить первого, постепенно вытесняя его – эта своеобразная борьба не утихает, нанося глубокий отпечаток на его характер. По мыслям и поведению мальчишки видно, какая из двух его натур на данный момент владеет Димой.
Дмитрий Александрович Тихомиров был отличным другом и верным товарищем, практически не имел врагов. Несколько качеств все же мешало ему полноценно жить и общаться с окружающими, как бы он не хотел их подавить – некоторые даже не подозревали, какой он на самом деле жизнерадостный, приветливый, открытый и умный человек. В этом списке замкнутость, неуверенность, недоверие, боязнь и чрезмерная ранимость. Каждое слово, каждое движение и действие Дима воспринимал близко к сердцу, поэтому в этом плане его собеседникам надо было быть предельно осторожными в словах и аккуратными в действиях: ведь не знаешь, из-за какого слова Тихомиров надолго задумается, а из-за какого взмаха руки обидится и так далее.
Его реакция часто не соответствует силе раздражителя, присутствует глубина и устойчивость чувств при слабом их выражении. Благодаря тому, что эмоциональные реакции и мыслительные процессы, бурлящие в Тихомирове, отличаются неспешностью и расчетливостью, они получают точность, большую силу, интерес и глубину. Диме свойственна сдержанность и приглушенность речи и движений, застенчивость и робость. Но стала заметной тенденция: он стал меняться и преображаться на глазах, когда нашел себе друга – Лешу Вершинина. Дима – это человек глубокий, содержательный, в некотором плане опытный, успешно справляется с поставленной работой и жизненными трудностями, которые иногда сам себе и создает. Он достаточно проницателен; временами Тихомиров может превращаться в человека, склонного к тяжелым внутренним переживаниям. А его повседневная замкнутость – это лишь внешнее проявление постоянного внутреннего дискомфорта, хронического страдания, обусловленного тем, что он «не такой, как все».
Дмитрий был невысокого роста, где-то в районе 165 сантиметров, среднего телосложения – силу, заключенную в его худеньком тельце, он никак не мог использовать, не мог применить, не мог выплеснуть ее наружу, точно в его голове стоял какой-то мысленный ограничитель. Волосы у него были короткие, русые, завивающиеся в невыразительные кудри. Челка всегда зачесана вправо, открывая широкий лоб – волосы не заслоняли его и лежали, словно по линеечке. Уши у Димы большие, немного оттопыренные в разные стороны. Его кожа была по-детски почти лишена волос – была чистой и белой.