Мое сердце снова сжалось.
– Она умница, – сообщила Элис с понимающей улыбкой. – Стоит ей один раз что-то запомнить, и это не выкинуть из головы. Прямо как у ее папочки.
Она указала на Сойера, который подошел ко мне последним. Все отправились занимать свои места, и мы остались наедине.
– Она снова повторила «мама», Сойер…
Не говоря ни слова, он обнял меня за талию и поцеловал тем самым поцелуем, который всегда сбивал меня с ног, заставляя растекаться лужицей. Я повисла на нем, мои руки хватались за его шею, чтобы хоть как-то устоять, пока его пальцы скользили по моим волосам. Он погладил меня по щеке и разорвал поцелуй, посмотрев на меня своими красивыми темными глазами.
– Я люблю тебя, Дарлин, – сказал он.
– Я тоже тебя люблю, – прошептала я. – Я так счастлива с тобой. И с Оливией.
– Правда? – спросил он, сбивчивое дыхание преследовало его слова. – Понимаю, так много навалилось… жизнь с ребенком…
– Нет, я люблю ее до безумия, чертовски сильно люблю тебя, и мне кажется, что сердце скоро взорвется. Но иногда мне так страшно.
– И мне тоже, – нахмурился Сойер. – Я переживаю, что все исчезнет… это счастье.
– Да! И я. – Я схватила его за воротник пиджака. – Что нам делать?
Он улыбнулся и большим пальцем коснулся моей нижней губы.
– Мы сделаем все, чтобы этого не произошло. Мы держимся друг за друга, помнишь?
Я кивнула и слезы потекли по щекам.
– Да. Помню.
–
Я обняла его и крепко поцеловала, а затем унеслась в театр с переполненным сердцем и огромной усмешкой на лице.
В раздевалке меня встретили радостными улыбками участники танцевального коллектива. Все шестеро девушек, – «Веселые убийцы», которые исполняли «Тюремное танго», чтобы рассказать историю о том, как мы оказались в тюрьме за убийство своих мужей, – были для меня как сестры. Здесь я принадлежала себе, как и на собраниях анонимных наркоманов, которые посещала уже в качестве спонсора.
Я переоделась в свой костюм: обтягивающие черные танцевальные шорты, длинные черные нейлоновые сапоги до колена и черный топ, который оставлял мой живот обнаженным. Глаза я выделила черным, а на губы нанесла ярко-красную помаду. После чего парикмахер взлохматила и уложила мои волосы так, словно в них только что зарывались мужские руки.