Ну ничего, хвостатый, скоро в Берлине будем — и за все с немцев спросим. И за твоих хозяев тоже. Поспрашиваем так — а после с теми, кто жив останется, будем строить ГДР.
Да, надо тебя все же назвать? Раз в немецком тылу тебя нашли, будешь Партизаном? Или до Пана сократить, по твоей национальности?
От диких фиордов, от гулких скал, от северных берегов…
Эта песня стала уже чем-то вроде гимна. Так же как на эсминцах СФ, выходя в боевой поход из базы, традиция пустить по трансляции, "растаял в далеком тумане Рыбачий, родимая наша земля" — у нас вошло в обычай, в начале похода, на курсе от берега и достаточном уже отдалении, пустить по межотсечной связи эту песню, для морально-психологического настроя. И представляю реакцию чужого акустика, услышавшего это в море, ну а наши на "Куйбышеве" и "Урицком" уже привыкли.
Слышал историю, случившуюся на СФ в конце семидесятых. Идет домой дизельная подлодка, после Атлантики, все устали, два месяца в стометровой стальной трубе, нервы у всех на пределе. У командира день рождения, после поздравления и вручения подарков кэп оставляет в ЦП старпома, "я в первом отсеке отдыхаю, если что приключится — дернешь". И уходит.
Лодка идет на глубине сто, все в норме. Вдруг акустик из своего закутка высовывается, бледный — глаза по пятаку, сказать ничего не может, только рукой к себе старпома подзывает. И протягивает наушники — мол, слушай. Старпом надевает их и тоже офигевает — сквозь морские шумы отчетливо два пьяных голоса ревут "Напрасно старушка ждет сына домой", и еще гармошка играет.
Вообще-то такое явление в военно-морской медицине хорошо известно. Психика так устроена, что если например, поместить человека в одиночную камеру, то уже через пару суток начнутся глюки — причем наиболее часто, именно со звуков. Космонавты наши проходили такое перед полетами в сурдокамерах — "башнях тишины": уж на что здоровые и тренированные были ребята, а после первых 24 часов и они начинали слышать шум, голоса, музыку — это так наш мозг борется с информационным голоданием. А у моряков это хорошо знакомо в ситуации "один на плоту среди моря" — воспоминания потерпевших кораблекрушение, кто спасался один, этим просто изобилуют, причем бывают и вообще суперглюки — когда с тобой в шлюпке кто-то, знакомый или нет, и ты с ним говоришь и даже рыбу вместе ловишь, и так не сутки — недели подряд (реально зафиксировано)! Но чтобы одно и то же двоим сразу?
Старпом зовет РТС-ника, может, чего с техникой не так, замыкание на корпус от корабельной радиосистемы. РТС-ник проверяет, все в порядке. В море поют. Зовут доктора, он смотрит и старпома, и РТСа, и акустика — все здоровы. В море поют. Доктор у себя тоже пульс пощупал — вроде как тоже в норме. Делать нечего, старпом кэпу в первый — мол, подойдите в центральный, нестандартная ситуация. Кэп нервничает — чего там? — нестандартная и все. Ну не скажешь же, что в море на глубине 100 метров слышно чье-то пение!
Кэп приходит. Ему дают наушник. Он слушает. Нервно бросает. И смотрит на старпома. Старпом хватает наушник — тишина. А объяснить кэпу, что слышали пение, старпом боится и говорит — мол, странные звуки слышали. Кэп злобно смотрит на старпома и уходит в первый отсек. Старпом садится в кресло. Опять высовывается акустик — поют. Старпом опять зовет кэпа. И все повторяется. Кэп за наушники — песен нет. Злой уходит, и опять где-то в глубине океана раздаются удалые голоса: "Врагу не сдается наш гордый Варяг…" Старпом снова зовет кэпа — кэп злющий влетает в центральный и орет на старпома, акустика, РТСа, доктора и вообще на всех, кого к тому моменту старпом зазвал в центральный, чтоб удостовериться, что если сбрендил, то не один — что весь экипаж сборище дебилов и слабоумных, что их пугают какие-то звуки, что скоро они (экипаж) будут бояться собственной тени, а он (кэп) будет у них санитаром… И в этот самый момент в ЦП заваливает в дупель пьяный "румын" (торпедист, командир БЧ-3), с гармошкой и говорит кэпу:
— Семеныч, а ну их всех на х…, я еще одну песню вспомнил, душевную про день рожденье, пошли, споем.
Кэп с торпедистом — земляки, и вместе кэповский день рождения сели отмечать, и гармошку взяли — песни попеть. И сели как раз под антенной ГАКа, она над первым отсеком в корпусе закреплена.
Но нас никто не услышит. И не только из-за покрытия на корпусе — даже немецкую субмарину "тип 21", крадущуюся в малошумном режиме, мы обнаружим на трех милях, ну а что-то надводное, за десятки миль, все же гидроакустика двадцать первого века не ровня той, что из этих времен. И потому мы знаем, что чужих рядом нет — если бы кто-то на поверхности ждал без хода, и заглушив движки, его бы заметили "Куйбышев" с "Урицким", а подлодке на дно не лечь, тут глубина больше трехсот и быстро нарастает. Мы уходим от Полярного курсом норд, в отличие от конвоев, которые идут вдоль берега до Порсангера, да, хорошо когда берег здесь наш, и аэродромы флотской авиации, и дивизионы катеров-охотников в Лиинахамари, Киркенесе, Лаксэльве, Варде, и береговые батареи — давно уже не ходят конвои, прижимаясь к кромке льдов на севере, и лишь на меридиане Мурманска поворачивая перпендикулярно, прямо на юг. Конвои в этой истории сохранили наименование PQ, и идут сейчас с периодичностью два раза в месяц, только что прошел "двадцать девятый", с зимы не было потеряно ни одного транспорта в нашей зоне, ну а с потерями в чужой мы идем разбираться сейчас.
Уходим на север, в Баренцево море. На широте 72 поворачиваем на курс вест. Эсминцы сопровождают нас до меридиана мыса Нордкап, где мы отпускаем их в базу. И идем уже Норвежским морем, еще двести миль к весту, и поворот на зюйд-вест. Глубина двести, слушаем море, на малошумных десяти узлах. Пока мы еще здесь, не ушли в Атлантику — полезно так врезать фрицам, чтобы нос в нашу зону сунуть боялись. Но в море чисто, лишь на широте Нарвика засекли цель, лодка под дизелем, по сигнатуре опознана "семерка", следует на позицию в Атлантику, или все же к нам? Нет, похоже вертится в одном районе, как на позиции, или в зоне ожидания, чтобы быстро выдвинуться на позицию при получении сигнала от авиаразведки — так и первое, и второе маловероятно, пути наших конвоев отсюда все же далековато. Так, а если это второе, метод "опускающейся завесы", который мы сами рекомендовали нашим год назад, ну а немцы давно уже применяли в Атлантике, то лодка здесь не одна. А по расположению позиций можно понять, кого они тут ловят, маршрут ожидаемой цели? Так что этого барашка пока не будем трогать, все равно никуда не денется, а поищем других. И после сострижем всех сразу. Благо время есть, как сказал Кириллов, транспорт с нашим грузом может ведь и немного задержаться в нью-йоркском порту, до нашего сигнала.
Вторую овечку обнаружили через шесть часов, западнее. То есть "фронт" их завесы ориентирован по широте. Увеличив ход до двадцати двух, скоро нашли и третью. Ну, с богом — начинаем кушать. Кто сказал, что это игра в одни ворота — скорее, истребление опасных хищников, как охота с вертолета на волков в степи. Подкрадываемся незаметно на милю-полторы, первую так вообще взяли с кормовой "мертвой зоны", фриц даже не заметил ничего до самой смерти, и залп двумя электроторпедами, одна лишь "на поверхность", чтобы не тратить ценные противолодочные, вторая с двухплоскостным наведением, и еще две таких же наготове. И пусть фрицы, кто выжил, гадают, отчего их лодка взорвалась, мы не всплываем, не подбираем пленных — скрытность важнее. И вокруг нет никого на расстоянии нескольких часов хода, выжить столько в арктической воде, это случай уникальный (хотя и такое отмечено, человек сутки продержался), с вероятностью ноль целых хрен сотых процента.
Также ловим и топим вторую. В ЦП обыденная рабочая атмосфера, никакого героизма с надрывом — а что, наш противник на "Вирджиния" или "Сивулф", работа сейчас мало отличается от зачетной стрельбы по мишеням. Находим и топим третью — все так же, не всплывая меньше чем на пятьдесят, исключительно по акустике, в последний момент уточняя место и элементы движения цели коротким импульсом в активном режиме. В последний раз фриц что-то заметил, субмарина изменила курс и кажется, пошла на погружение — но поздно. Взрывы, звук разрушения корпуса, и лодка идет на последнее свое погружение.
И вдруг сообщение от акустика:
— Контакт, по пеленгу 210! Слабый, удаленный. Предположительно, группа больших кораблей, идущая полным.
Кто тут может быть? Или набег англичан на немецкое побережье, или появились наконец самые жирные овечки, "Гнейзенау" с "Зейдлицем"? Ох и шуму будет, тут глубины слишком малы, винты кавитируют, если дать большой ход, а у немцев есть здесь береговая акустическая система, поймать нас все равно не смогут, но "портрет" запишут, нам это надо? Так что на том же десятиузловом отходим на вест-норд-вест, курс 280, в зону больших глубин, и слушаем море — если фрицы идут сюда, но и гнаться за ними не нужно, сами явятся на убой. Нет, контакт слабеет, цели явно удаляются, расходящимся от нас курсом. Может все-таки англичане?
Оперативная зона уже не наша, цели опасности не представляют. Пока можно оставить их в покое, тем более что когда выйдем на глубину, пойдем курсом зюйд-вест, и если это незнамо что повернет на север, мы обязательно заметим и перехватим. Если это и в самом деле "Гнейзенау".
Мы шли на глубине сто пятьдесят, двести метров, скользя в воде как призрак, невидимый для акустики этой войны. Война осталась там, на поверхности, тут вспомнишь Жюль Верна с его "Наутилусом", что там Немо говорит на этот счет, "нет войны глубже десяти футов", здесь вообще-то есть, и какая, но сначала нас нужно обнаружить, а вот с этим проблемы. И мы шли на зюйд-ост, юго-восток, и на борту было все спокойно, как на учениях в том 2012. И даже дюриты пока не подводили, успели нам прислать партию самых настоящих плетенок местного изготовления, и для сравнения, резиновых, армированных шелком, так что в ЗИПе двойной комплект. А остальное — мех, Серега Сирый, свое заведование буквально на пузе облазал, и клянется, что все работает нормально, на его зоркий взгляд. И хорошо что у нас пока не было боевых повреждений — пробоину или даже вмятину в прочном корпусе полноценно заделать не удастся, нет еще здесь ни таких технологий, ни марок металла. И встанем тогда в Северодвинске на прикол, наглядным пособием, и куковать нам всем на берегу, пока советские атомарины в строй не войдут.