Утром Алешка оттащил труп странного существа к дворцу герцога, бросил у ворот, положив сверху тела записку – с неумелыми стишками о своей искренней и неземной любви… Как передали доверенные люди, юная герцогиня была в полном и бесконечном восторге…
Вечером маркиз, вырядившись со всем усердием, отбыл на тайное свидание со своей рыженькой герцогиней. Вернулся он уже поздней ночью – довольный и счастливый до невозможности полной, совершенно невежливо разбудил Егора, стал настойчиво приставать с всякими глупостями:
– Александр Данилович, сэр Александэр! Ты, что ли, спишь? Ну послушай меня! Я своей Луизе поведал, что эту Марту мы совсем и не для меня залучить хотим. Как для кого? Я сказал, что для князя-кесаря Федора Ромодановского. Он же у нас – вдовец! А? Не страшно сие? Не, у меня с Луизой все очень и очень серьезно… Данилыч, я ее тайно выкрадывать буду! И она, Луиза моя, согласна на все!
Вот тут-то Егор полностью проснулся, сильно потряс головой, неприветливо и гневно (невольно подражая царю) круглыми глазами уставился на Алешку:
– Чего говоришь-то, а, чучело? Как это – выкрасть герцогиню? Что несешь-то, урод лапотный? Герцогиню?
– Так она же сама согласна! – слезно заканючил Бровкин. – Муж ее, этот Фридрих-Вильгельм, совсем никакой – в мужском плане… Да я его! – неожиданно сильно озлобился: – Я его, курву митавскую, на части разберу и сожру – по отдельным органам! Пальцем одним – сердце его теплое выдеру – из груди хилой…
Что, я мало свершил – для государя нашего? Трудно пойти мне навстречу? Маркиз я или дерьмо свинячье, в конце-то концов? Да я сам все сделаю, мать вашу! Прикройте только… Отслужу потом – по самое не могу!
«Вообще-то, Луиза эта – весьма пикантное создание! Миленькая, умненькая, смешливая… Что ей делать – на этой сонной Митаве? Да здесь любой нормальный человек – через месяц-другой – свихнется от серой скуки! – заступился за маркиза Алешку добрый и понимающий внутренний голос. – И прав Бровкин: многое он сделал для России, надо ему помочь! А то что же такое получается? Как Петру Алексеевичу захотелось получить Марту Скавронскую – так, пожалуйста, святое дело? А как Алешке, бывшему крепостному крестьянину, помочь герцогиней разжиться, так – и нельзя? Леха – твой друг надежный и верный, ни разу тебя не подставил, не предал! Обязан ты, гнида такая, помочь ему… В смысле: ему и герцогине этой рыженькой, истосковавшейся по нормальной мужской ласке…»
– Ладно! – решил Егор. – Вот с Карлом повстречаемся, перебазарим плотно, там и видно будет…
Ранним утром он проснулся из-за сильного шума: кто-то беззаботно и нагло разгуливал по его спальне, беспардонно стуча каблуками по деревянному полу, громко шелестел какими-то бумагами.
«Алешка, наверное, весенний сукин кот! – еще прибывая в сладкой полудреме, решил Егор. – Не иначе, сочиняет вирши любовные, трепетные, посвященные своей драгоценной Луизе. Встать, что ли, да и выставить влюбленного мерзавца за дверь?»
Неизвестный посетитель принялся что-то тихонько и мелодично напевать – на совершенно неизвестном языке. «Это он что, по-шведски упражняется?» – изумился Егор, открыл глаза и приподнялся на кровати, старательно протирая кулаком глаза.
На письменном столе сидел, беззаботно болтая ногами, обутыми в ярко-желтые ботфорты, худой и костистый короткостриженый юнец – со смешными кошачьими усиками под носом-пуговицей. На молодом человеке была надета только короткая ночная рубашка – далеко не первой свежести.
Егор непроизвольно подергал крыльями носа: в комнате остро и неприятно попахивало псарней.
– Ну да! Я еще не успел помыться! – непринужденно, ничуть не смущаясь, заявил на вполне сносном английском языке странный юнец, определенно напоминавший Егору кого-то из его знакомых. – С охоты вернулись уже поздней ночью, взяв всего лишь трех медведей. Да и мелкие все какие-то, сонные… То ли дело – у нас под Стокгольмом! Матерые, злые, рьяные! Прошлой осенью мы с приятелями за одни сутки убили и загнали в сети четырнадцать трофейных экземпляров… Меня, кстати, Карлом зовут. Я – король шведский…
– Ваше величество! – смущенно забормотал Егор. – Извините, я неодет…
– Так одевайтесь же, сэр Александэр, если хотите! Я вам не препятствую в этом… Стесняетесь? Хорошо, я, так и быть, отвернусь! Кстати, мой друг, а не найдется ли у вас выпить что-нибудь хмельного? А то, знаете, мои запасы внезапно исчерпались, а будить своего верного денщика я не решился, больно уж он притомился – на этой треклятой курляндской охоте… Фляжка лежит в седельной сумке? Все, нашел, большое спасибо! – Шведский король отошел к окну, ловко отщелкнул крышку с фляги, наполненной русской медовухой, громко и радостно забулькал…
Егор мигом соскочил с постели и принялся торопливо одеваться.
«Денщика он, видите ли, постеснялся будить! – скептически ухмыльнулся внутренний голос. – А тебя, братец, запросто поднял с постели… Кого же шведский Карл мне напоминает? Да, конечно же, Петра Алексеевича! И внешне, и по всем наглым манерам, и по запаху этому – острому и звериному… Остается только предположить, что обе эти высокородные персоны – одного поля ягоды. Как это, в каком смысле? Да все в том же: если царь Петр „внедрен“ в эти непростые времена нашими неизвестными „экспериментаторами“, то почему бы и шведскому королю Карлу тоже не оказаться их тайным „агентом влияния“? Впрочем, какое это имеет значение? Да никакого – ровным счетом!»
Тихонько заскрипела входная дверь, из-за толстого косяка робко высунулся длинный и унылый нос генерала Шлиппенбаха, и хриплый бас неуверенно поинтересовался: