Егор, стараясь не разбудить Петра, прокрался к двери, осторожно отомкнул чугунный засов, через узкую щель ловко просочился в коридор, крепко подхватив Бровкина под локоть, мимо замерших по стойке «смирно» солдат проследовал в дальний угол коридора, где на узком подоконнике неярко горел короткий свечной огрызок, вставленный в неуклюжий самодельный подсвечник, спросил недовольным и свистящим шепотом:
– Ну, чего случилось, маркиз?
– У герцога голуби улетели! – емко и дисциплинированно сообщил Алешка. – Все четыре штуки… Я на улицу выходил ненадолго – выкурить трубочку-другую. Посидел на лавочке, покурил, горячего сбитня купил у уличного торговца, выхлебал. Возвращаюсь, а этот фон Круи – чуть не плачет от расстройства. Мол, когда кормил птичек, то случайно забыл дверцу закрыть, потом стало жарко – очень уж натоплено у нас в комнате (это правда, очень жарко!) – он окошко и приоткрыл… А сам вышел ненадолго в коридор. Потом, мол, возвращается, а сизарей-то и нет, улетели уже. Все улетели – в окошко… Что это значит, командир, а?
Егор сонно и неопределенно передернул плечами:
– Может, и совсем ничего не значит, а может – и очень многое. Так сразу и не понять… Но рисковать нельзя – при любом раскладе! Ладно, к мызе Эрестфер мы будем выдвигаться только послезавтра утром, так что времени у нас с тобой – с немалым избытком… Так, завтра после обеда, когда Петр Алексеевич наверняка захочет немного отдохнуть – уж я постараюсь, – встречаемся за дальней крепостной башней, за той, которая такая толстая, смешная… Доктора Жабо обязательно захвати с собой, поговорим предметно и серьезно, – после короткой паузы добавил: – Не имеем мы права рисковать…
На следующий день, во время обеда, Егор вел себя очень весело и непринужденно: много и беспрестанно шутил, рассказывал свежие соленые анекдоты, охотно пел матерные частушки и даже – плясал трепака, ловко отбивая такт – деревянными ложками об собственную коленку. А главное, в промежутках между этими важными мероприятиями, он провозглашал заковыристые и заздравные тосты – один за другим…
Часа через полтора Петр очень сильно захмелел, тяжело поднялся из-за стола и, предварительно погрозив Егору пальцем, заявил:
– Сволочь ты порядочная, Алексашка, гад законченный! Вот – напоил меня… Зачем, спрашивается? Ладно, пойду я посплю часок-другой. А вы веселитесь, веселитесь, други мои…
Еще через сорок минут Егор встретился с Бровкиным и Карлом Жабо, изложил им свой нехитрый план.
– Даже не знаю, что и сказать, командир! – задумчиво покачал головой Алешка. – Не, я все исполню, что ты велишь, не сомневайся… Но вдруг ошибаешься?
– Не имеем мы право рисковать жизнью и здоровьем Петра Алексеевича! – в очередной раз повторил Егор. – Причем не только жизнью, а возможно, что и свободой… В любом случае, хуже не будет!
Пожилой же француз ничего говорить не стал, только понятливо кивнул головой, что означало одно: предложенный план он полностью одобряет и свою персональную задачу понял досконально…
Ранним тихим утром военная колонна, наконец, тронулась в путь. Впереди следовал Дикий полк – во главе с бородатым и злым полковником Исмаилом-оглы, потом – половина Петровского полка, та, что на санях, за ней – пешая половина, далее – возки с царем, его соратниками и милосердными сестрами, следом – сани с легкими мортирами, боеприпасами и продовольствием. Замыкали колонну три сотни башкир и татар, которыми командовал пожилой и внешне очень медлительный башкир (неизвестного звания), по прозванию – Федонин.
Погода стояла облачная, но безветренная, шел легкий, мелкий и редкий снег, температура воздуха держалась на уровне минус двух-трех градусов. Просто идеальные условия для дальнего похода… За световой день они прошли, старательно огибая Чудское озеро с юга, порядка сорока верст, встали на ночлег, окружив со всех сторон небольшую березовую рощу. Бодро застучали солдатские топоры, тут и там загорелись яркие и жаркие костры.
– Приказываю всем офицерам и полковникам: в походе вкушать пищу только из общих котлов! – пафосно и важно велел царь, которому все происходящее безумно нравилось, после чего попросил Егора: – Алексашка, принеси-ка кулеша солдатского – мне и герцогу! Быстро давай, лентяй, шустрей передвигай своими копытами…
Егор, взяв у повара Антошки, временно оставшегося без работы, две глубокие серебряные миски, отправился к ближайшему костру.
«А этот каприз Петра Алексеевича – совсем даже и кстати! – обрадовался легкомысленный внутренний голос. – Царская вода – на нашу скромную мельницу, образно выражаясь…»
Кулеш со свежайшей солониной был по-настоящему хорош: горяч, духовит, наварист…
На четвертую ночную стоянку – после выхода из Пскова – воинская диверсионная бригада остановилась в чистом поле, скупо изрезанном сточными (в нормальном понимании этого слова) широкими канавами, вдоль которых рос густой кустарник, который уже через двадцать минут весь был вырублен – на топливо для костров. Герцог фон Круи, мельком заглянув в карту (Егор любезно подсветил ему пламенем спички – «конструкции» Брюса—Меньшикова) и знобливо передернув своими сутулыми плечами, довольно известил:
– Вот, знатные господа мои! До хутора Эйво, а значит, и до реки Ая, осталось всего пятнадцать-семнадцать русских верст, что просто отлично. Завтра последнюю часть пути пройдем уже без всякой спешки, чтобы люди и лошади не устали чрезмерно – перед грядущим боем…