– Хотят, не хотят – все туда улетят, – ответил доктор. – Идёмте! – торопливо потянул он меня за локоть.
Я двинулся за доктором, который быстро зашагал к выходу.
Очутившись в коридоре, доктор, не говоря ни слова, быстро подвёл меня к следующей двери и буквально втолкнул за неё.
Хотя предыдущий цех был велик, этот оказался просто огромен. Собственно, я даже не увидел ни стен, ни потолка, ничего, что как-то ограничивало бы это пространство.
Оглядевшись, я догадался о причине спешки доктора – очевидно, он хотел показать мне картину, которую я и увидел, взглянув вверх: высоко, в перламутровой ряби облаков, тянулись двумя линиями птицы, словно маленькие чёрные крестики, медленно машущие перекладинами.
– Неужели это те самые? – спросил я, запрокинув голову.
– Они, – ответил доктор.
Ниже, у горизонта я заметил ещё одну многочисленную стаю.
Птицы стремительно приближались к нам, то ли журавли, то ли тоже аисты, только эти были чёрные.
С другой стороны опять возникло живое, роящееся и колышащееся облако – очередная стая птиц, на сей раз жёлтых, затем ещё одна, – голубых, и все они, приближаясь к нам, совершали широкий вираж, взмывали ввысь и встраивались в тот, высокий, неторопливо-неостановимый полёт наших знакомцев из предыдущего зала, вливаясь в два потока, которые уходили вверх и вдаль, словно параллельные прямые, и я отчётливо видел, что вдалеке они всё-таки пересекались, как бы кто ни возражал против этого геометрического феномена.
– Идёмте дальше! – ещё более торопливо и нервно позвал Кэлинеску.
Я последовал за ним. Коридор, дверь…
САЙТ 30
Мы оказались в очень странном месте. Или, может, очень странно вдруг начало работать моё восприятие.
Я не могу назвать это место «залом» или «цехом», не могу сказать, какие предметы там находились. Я как-будто бы стал воспринимать окружающее какими-то иными органами чувств, о которых не ведал и которые никогда раньше у меня не действовали.
Впрочем, несколько впечатлений, отразившихся в моих привычных пяти чувствах, у меня всё же осталось.
Во-первых, мне показалось, что к месту этому малоприменимо понятие «масштаба», «размера». Из-за этого во всём моём существе попеременно возникало то ощущение восприятия невероятного, ужасающе гигантского простора, то ощущение собственной сжатости до масштабов молекулы, когда микротрещинки на пылинке, невидимо парящей в солнечном луче кажутся разломами земной коры и каньонами.
Зрение моё перестало что-либо значить, но мне представлялось, что там было темно.
И рождался также ещё один образ…
Когда-то мне приходилось бывать на подстанции, где, огороженные стальной сеткой, на бетонном фундаменте, как на престоле, неподвижно, одиноко и значительно, словно каменные истуканы острова Пасхи, возвышались огромные трансформаторы. Черепа со скрещёнными костями и восклицательные знаки на металлических одёжках предупреждали о высоком напряжении; в застылой тишине, окружавшей этот островок укрощённой электроэнергии, раздавалось угрожающее гудение, шедшее из глуби трансформаторов. Страх от соседства с опасностью сковывал, всё внутри тела напрягалось, как струна, натянутая предельно – до воя и потрескивания, и походка возле этих монстров становилась деревянной.