«Что за средства?», — спросила я.

Серж пожал плечами и одновременно, развел руками. «Понятия не имею, Миа, действительно нет. Но я говорил тебе не один раз, что бы я на месте Роберта сделал. И тебе это лучше знать, что у вас в последнее время творилось».

Мне ли это было не знать! Я знала это лучше, чем кто-либо другой. Канализационная крыса призвала себе подкрепление, вдвоем легче было впиваться зубами. Вдвоем можно было со смаком глодать мои нервы, пока они не были полностью обнажены.

И никогда бы я не смогла доказать, что они загоняли меня в угол, что они систематически доводили меня, что они сводили меня с ума. Если бы, по крайней мере, хоть Пиль раз сказал: «Я же Вас предупреждал, Миа. Как Вы могли довериться словам детектива, если это были даже не его собственные впечатления? То, что он Вам передал, было только мнением бывших соседей». Ни слова в этом направлении.

Вместо этого спрашивал Пиль: «Что Вас так очаровало в Йонасе Торховене? Его беспомощность? Или же это было возмездием, Миа? Изабель забрала у Вас брата и Вы хотели, ответным ходом, забрать брата у Изабель. Ведь Йонас Торховен появился в доме исключительно по Вашему настоянию. Мужчина, который не может сбежать. Но Ваш расчет не оправдался. Теперь Вы содержите его, как заключенного и удивляетесь, что он бунтует против Вас. Заключенные часто бунтуют против своих тюремщиков, Миа».

Все чушь. Это было совсем по-другому. Я испытывала большое облегчение, когда шесть недель назад, Изабель отправилась за ним.

Очень рано утром она уехала во Франкфурт. Она поехала одна. Прибытие блудного брата попадало именно на тот день, когда у Роберта была встреча, которую невозможно было перенести. Вряд ли бы она смогла, в сопровождении Роберта, встретиться с Хорстом Фехнером. А она это сделала, я уверена в этом. Многое еще предстояло обсудить, прежде, чем они смогли бы звоном колоколов оповестить о финале.

У меня тоже была встреча. Перед полуднем должен был прийти мой парикмахер. Я не хотела выглядеть пугалом, когда буду приветствовать Йонаса Торховена.

А потом мы ждали. Роберт вернулся в начале пятого и уже начинал беспокоиться, что их не было так долго. Было уже больше шести, когда, наконец, подъехали оба автомобиля: «рено» Изабель и за ним — четырехдверный «мерседес». Одна, из тяжелых машин, взятая, предположительно, в аренду и демонстрирующая солидное благосостояние. Двое мужчин на переднем сидении, один — сзади. Первым вышел водитель. Роберт пошел наружу, чтобы встретить маленькую группу.

Когда я только представляю, что он, возможно, пожимал руку Хорсту Фехнеру, что он этому подлецу дружелюбно и доверчиво шагнул навстречу, что он ему улыбался, тогда во мне все ключом кипит.

Весь мир может считать меня сумасшедшей, бедной дурочкой, которая погрязла в своих бредовых идеях и охотилась за химерами или, как выражался Пиль, искала другого мужчину для выхода той неукротимой ненависти, которая никогда не смогла бы выплеснуться на Роберта. Но с фантомом Фехнера я достигла ту же цель и превратила жизнь Роберта в ад.

Фехнер не был фантомом! Эта свинья могла, неузнанной, танцевать у нас перед носом. Роберт, ведь, тоже видел только фотографии, на которых мог хоть трансильванский принц быть запечатлен, и не заметить этого.

У них было с собой складное инвалидное кресло. Водитель достал его из багажника. Вместе с другим мужчиной они занесли Йонаса Торховена в дом, в то время, как Роберт принес кресло и разобрал его.

После того, как они усадили Йонаса, мужчины занесли его багаж. Много там не было. Йонас, тем временем, пожимал мне руку. Он произвел на меня очень хорошее впечатление — спокойный и невзыскательный. Он поблагодарил нас, не произнеся при этом ни одного лишнего слова. Именно потому это прозвучало так подлинно и идущим от сердца.

Его предполагаемые друзья остались еще на ужин. Разговаривали не много. Для этого Изабель знала слишком хорошо, что в моем присутствии нужно быть осторожным, что я быстро, по манере человека, делаю заключения о его характере. Тут не было обронено ни одного лишнего слова.

И это был единственный раз, когда Йонас сидел вместе с нами в столовой. Под конец оба мужчины отнесли его, вместе с его креслом наверх, на второй этаж. Они доставили Йонаса, вместе с его чемоданом в комнату, в конце галереи, которую мы для него приготовили.

Это определенно не было лучшим решением, поместить парализованного мужчину во втором этаже. Мы с Робертом вполне отдавали себе в этом отчет. И у нас точно не было намерения содержать его, как заключенного. Просто было слишком мало времени, чтобы смонтировать лифт.

Роберт, правда, уже приобрел проспекты. Откуда следовало, что установка не потребует чрезмерных расходов и не займет слишком много места. Заказ на эту установку, мы еще не сделали только по одной причине. Изабель была против. Она, а не я.

«Давайте, сначала, подождем, — сказала она. — Я думаю, что Йонас просто рад, что у него там, наверху, есть своя комната, где он может быть один».

Будто бы, он признался ей в этом, пока еще лежал в клинике. Она много раз звонила в Тунис, и ей показалось, при этом, что он сильно изменился. Он, как она считала, полностью ушел в себя. Чрезмерно общительным он никогда не был, ему всегда было немного трудно сходиться с другими людьми. А мы — Роберт и я — являемся для него совершенно чужими. Лифт бы его практически вынудил к тому, чтобы принимать участие в нашей жизни, хотя бы уже только из вежливости. И вынуждать его не стоило, ему нужно было дать время, чтобы привыкнуть. Если он когда-нибудь лучше с самим собой примирится, и у него не будет чувства, что он является для нас обузой, тогда он должен сам решить, хочет ли он иметь лифт.