О чем еще я говорила все это время? Я могла только кивнуть.

Волберт вздохнул. «Врач судебной медицины считает, что смерть наступила сразу после трех часов ночи, фрау Бонгартц. В это время ваша невестка находилась здесь».

«И кто это подтвердил?», — спросила я. — «Йонас Торховен?»

В этот раз кивнул Волберт. «И доктор Пиль», — сказал он.

Он собирался, по-видимому, сказать больше. Но я не могла его дальше слушать. Именно Пиль!

«Я хочу видеть место», — сказала я и встала.

Волберт захлопнул свою записную книжку и тоже поднялся. Он еще раз улыбнулся — дружелюбно, вежливо, надменно или равнодушно. «Выдержите вы это? Я имею в виду, чувствуете ли вы себя в состоянии…»

Он прервал фразу так же, как и улыбку и объяснил: «Ваша невестка сказала нам, что состояние ваших нервов оставляет желать лучшего. И после того, как вы вчера лишились чувств, я не хочу вас перенапрягать».

«Это было вчера», — сказала я. — «Сегодняшнее состояние моих нервов не должно вас тревожить».

«Хорошо», согласился он. «Я все равно собирался вас просить посмотреть на это место».

Юноша уже неуклюже шагал к двери. Я следовала за ним. И на этот раз я не бросила ни одного взгляда в зеркало.

Свой автомобиль они припарковали на въезде, около гаражей. Это был темный лимузин. Волберт прошел к водительскому месту. Зачем таскает он повсюду за собой этого малого, если не доверяет ему даже баранку по окрестностям крутить? Меня они посадили сзади.

Это мне не подходило. Со времени несчастного случая, я не могла сидеть на заднем сиденье. Но я не хотела просить, чтобы мне разрешили пересесть на место, рядом с водителем. Они бы потребовали объяснения, а это их, действительно, не касалось. Это и не имело никакого отношения к смерти Роберта. Я никогда его не винила, никогда не упрекала, что он разрушил мою жизнь. Так только Пиль всегда утверждал. А сейчас он дал алиби Изабель. Или все они были здесь заодно? Пиля ночью не было в доме, это я точно знала. О нем бы я помнила в любом случае.

Волберт, прежде чем отъехать, показал на мой гараж. На земле, прямо перед воротами, были масляные пятна, оставшиеся, наверное, еще со вторника.

«Ваша невестка сказала нам, что ваша машина неисправна», — подал голос Волберт. Это звучало наполовину вопросом, наполовину утверждением.

«Что вам еще сказала моя невестка?», — спросила я.

«Она старается нам помочь», — объяснил он холодно. И тогда он, наконец, отъехал. Он ехал быстро и молча. Его ученик тоже молчал. Впрочем, меня бы очень удивило, произнеси он хоть слово.

Когда мы достигли автострады, у меня начались проблемы. Я больше не могла сделать вдох. По пути было столько машин, а я сидела не на том месте. Я думала, что если я сяду позади этого отрока, то будет удобнее с Волбертом разговаривать и, при этом, я смогу наблюдать за выражением его лица. Но никто ничего не говорил, только рычали, проносясь мимо, эти чудовища на дороге и сжимали тисками мою грудную клетку.

Нам потребовалось почти полчаса до этой автостоянки. Когда машина остановилась, Волберт повернулся ко мне назад. Он заметил, что мне было нехорошо, и недолго поколебался. Потом сказал: «Ваш брат должен был добраться еще быстрее. Ночью, по всей вероятности, не такое большое движение. Мы предполагаем, ему потребовалось, самое большее, двадцать минут».

Какую роль это теперь играло? Двадцать, тридцать или двадцать пять минут и потом — смерть. Имеет тут пара минут значение?