— Разве я ухмыляюсь?

— Ты ухмыляешься как картежник, у которого на руках четыре туза.

— Принеси мне еще немного кофе.

— С удовольствием.

Когда она вернулась, я спросила:

— Помнишь, как мы впервые встретились?

— Роберт привел тебя к нам. Как сейчас помню — двадцать второе января тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года.

— Между нами стоял языковой барьер… — неуверенно произнесла я, пораженная тем, что она внезапно упомянула сразу две важные для меня вещи: моего мужа и вечер накануне рождения ее сына. — Мы не могли даже перекинуться словом…

Она рассмеялась и отвернулась. Понятное дело, но разве это имело хоть какое-либо значение? Разве это было так уж необходимо? Нам и не нужно было в тот вечер никаких слов. Все, что мы могли друг другу сообщить, существовало где-то помимо нас. В виде символов-знаков, говорящих сами за себя, как, например, говорит за себя погода, войны, стихийные бедствия. Как будет развиваться наша дружба, было ясно с самого начала. Воодушевление, беспокойство, чувственный голод мужчины, который привык требовать: «Иди ко мне», ускользающий взгляд ребенка, который думает про себя: «Оставьте меня в покое». И на пересечении этих линий — наша дружба. Я распрямила ноги под столом и только хотела спросить: «Ну, как Габи?», как отворилась дверь, и мальчик — ему было тогда шестнадцать лет — вошел в комнату.

— Магда? — обратился он к моросящему дождю у меня за спиной.

Он придвинул мне раскрытый журнал. Это был «Нью-сайентист», из десятой подшивки. Нелли подала мне блокнот, и я начала переводить — «Загадка Эты Карины…», зная, что моя рука, которая водит по бумаге, ручка и остроконечные буквы, появляющиеся на бумаге, заключают в себе суть моего имени и меня самой для этого мальчика, который стоит, наклонившись надо мной, пыхтя и вздыхая.

— Вот, пожалуйста, — я протянула ему готовый перевод.

Он вышел из комнаты, а Нелли подошла к окну. Я бросила сзади взгляд на ее фигуру. Она стояла неподвижно и ничего не говорила. Ветер налетал порывами. Занавески по обеим сторонам окна вздувались и снова опадали. Порой я слышала вой ветра где-то вдали, он был то громче, то тише, и когда доходил до еле слышного свиста, то напоминал мне, что где-то есть мир, полный гор и морей, церквей и кораблей, и в нем живут простые смертные, которым я ничего не должна. Сейчас обстоятельства складываются так, что я вольна уйти.

Нелли обернулась ко мне.

— Опять ты ухмыляешься, черт тебя побери!

Вдруг заторопившись, я отодвинулась от стола и встала.

— Ты не знаешь, во сколько отходят автобусы?

— Знаю, — ответила Нелли. — Они отправляются каждый час с конечной остановки.