В уютном и красивом голландском курортном городке, среди дюн и цветочных плантаций, разыгрывается трагедия: муж, преуспевающий предприниматель, убивает ножом для вскрывания писем горячо любимую (и любящую) жену, с которой много лет прожил в, казалось бы, счастливом браке. Нет, это не детективная история, и следствие заканчивается, едва начавшись. Писательница пытается провести здесь другое расследование: как получилось, что двое любящих людей не могут ни раскрыть себя друг другу, ни услышать друг друга, и эта закрытость, это молчание в конце концов приводят их к краху.
Книга Маргрит де Моор имела сенсационный успех, переведена на многие иностранные языки, сейчас ее читают во всем мире.
1.0
Маргрит де Моор
Серое, белое, голубое
Часть 1
1
Он каждый день встает в полседьмого. За несколько минут до будильника без какого-либо усилия открывает глаза и начинает медленно осознавать происходящее. Лежа неподвижно, ощущает привычные запахи, приятное тепло и, главное, положение кровати по отношению к окнам, двери и стенам спальни. Затем в его сознании всплывают детали: две изящные эротические гравюры Ирокейзу, что висят слева над головой.
Стоит ему только как следует прийти в себя, как подкрадывается обычное неясное беспокойство, заставляющее мозг работать. Он отметает назойливый вопрос о том, зачем он живет. Разве об этом он мечтал в детстве! Куда только что девается! Чушь, ерунда! Он никогда не представлял собой ничего особенного. Был мальчиком-отличником, каждую зиму проводил дома недели по три из-за тяжелой ангины. Нет, видно, что-то другое засело в голове.
Над шторами пролегла полоска света. За окнами еще тихо. Как пройдет сегодняшний день? Постепенно он вспоминает: кажется, ничего неприятного, на утро запланированы две операции, начало, как обычно, в восемь часов. В том и другом случае речь идет о неосложненной катаракте. Пациентам обоим за восемьдесят, но старики еще крепкие, решили вот починить себе глаза. Когда через час с небольшим я войду в операционную, один из них уже будет лежать на столе, укрытый простынею.
Пока мой ассистент вводит в плечо больного анестезию, мне подают халат и перчатки. Затем я сажусь на свое место возле операционного стола и вкалываю две прочные иглы: одну в верхнее, а другую — в нижнее веко. Установив клемму, которая должна держать глаз широко открытым, я протягиваю нить по верхнему краю слизистой оболочки. Между тем глаз, похожий на выкаченное око огромной мертвой рыбы, неотрывно смотрит на меня. Слегка дергая за нитку, я смогу в случае необходимости корректировать его положение. Теперь придвинуть поближе подставку с микроскопами: с одним работаю я сам, другой — для хирургической сестры. Она всегда по правую руку от меня, стоит в головах у пациента. Но вот подают ножницы, и я приступаю. Действуя фактически на ощупь, я контролирую ход операции с помощью аппаратуры. Микроскоп показывает, что насечки выполнены филигранно. Перетянув сосуды, я предупреждаю возможность кровотечения.
У него с детства было отвращение к крови. Всегда накануне Пасхи, в субботу утром, мать ловила и зажимала между колен самую жирную и крупную курицу-леггорн. Она была быстрая и решительная, его мать, а нож всегда точила заранее, на кухне, на кирпичном крае окна. Подбегает одна из сестренок и поднимает упавшую на кафельный пол голову, а сам он, минуту назад удалившийся с заносчивым видом, смотрит из своего угла во все глаза, как в подставленное ведро льется кровь, льется до тех пор, пока не перестанет биться обезглавленная тушка. «Хочешь добавки?» — бывало, спрашивал отец за обедом на следующий день. На что он утвердительно кивал головой и окунал жирные пальцы в миску с тепловатой водой, в которой плавали цветочные лепестки. Все время, что он себя помнит, он хотел стать врачом.
Ночной сумрак тает. Рядом с ним спит Нелли, положив под щеку кулак. Ему известно, что не только сейчас, в зыбком мареве пробуждающегося летнего дня, но и в непроглядные декабрьские ночи возле ее губ пролегает довольная складочка. Нелли еще вовсю спит и видит сны. Она уверяет, что ей снятся ее повседневные заботы, всегда лишь то, чем она была занята накануне.
«Я стояла на коленях и разворачивала возвращенный заказ, — рассказывает она. — Осторожно сняла бумагу и достала дорогую тарелку из цветного делфтского фарфора. На ней оказалась трещина».
Нелли, похоже, одно из самых незатейливых созданий на земле.
Сладко зевая, он возвращается к действительности. Итак, на сегодня довольно. Хорошо выспался, хорошо помечтал, отвел душу, сон позади, пора вернуться к своему привычному «я» и в собственный дом. Да, в свой дом. Когда-то им удалось весьма дешево сторговать этот скворечник. Подняв воротники повыше, они ходили вокруг него, ветер тогда дул с моря, в окна спальни, их было, правда, почти не видно из-за серо-коричневого камыша, устилавшего крышу. Но они уже тогда смотрели глазами будущих владельцев. Дом для семьи, которую только еще предстоит создать. Внутри старые шкафы, подвал, очаг с отличной вытяжкой. Ты не будешь одинок.
Теперь, когда их сыну без малого двадцать лет, Нелли снова пошла работать. Четыре раза в неделю она торгует; и особенно летом, в курортный сезон, деньги так и текут в ее беспечные руки. Возвращаясь домой после дня, проведенного в больнице, он медленно съезжает на машине по трассе Дёйнвэх. Подсвеченная витрина магазина Нелли виднеется внизу, у подножия дюны. Он останавливается на перекрестке у светофора как раз в тот момент, когда она открывает ее. Эрика она, конечно же, не видит. Слегка наклоняется вперед и осторожно берет в руки хрустальное блюдо.
— Я вас не слишком обременяю? — беспокоится покупатель.
— Нет, ничуть, — любезно отвечает Нелли.