- Я всегда буду возвращаться, не волнуйся об этом. Теперь, что касается моей личной жизни. Ты никогда не войдешь ни в одну из этих боковых дверей, которые видишь здесь в коридоре. Ты не будешь входить в мою спальню без приказа или просьбы, и ты никогда не зайдешь в мой кабинет.

Жестом я указал на закрытую дверь в конце коридора, за которой хранились мои самые секретные достояния.

Она опять кивнула; ее глаза раскрылись так широко, насколько могли, учитывая их плачевное состояние.

- Я могу смотреть телевизор?

- Я позволю, если ты будешь вести себя хорошо. В твоей комнате есть один, но ты не должна его включать, пока я не разрешу. Ты никогда не должна спрашивать меня дважды о чем бы ни шла речь. Если ты это сделаешь, я рассержусь, - сказал я и замолчал, глядя на ее лицо в поисках ответной реакции. - И, Зверушка? - она кивнула в ответ. Я взял ее руку, ту на которой не было отека, в конце концов, я же не чертов недоносок, и продолжил, - ты не захочешь видеть меня злым.

Она стала отступать, но натолкнулась на дверь; посмотрела в сторону, словно ища выход. Я ненавидел то, что мне приходилось так поступать с ней, заставлять дрожать от страха, но нужно было предупредить ее, что я за человек. В конечном счете, ей придется узнать обе мои стороны, так что ради ее безопасности и нашего совместного будущего, она уже сейчас должна осознать весь риск.

Я захотел уложить ее в постель. Беспокойство плохо скажется на ее здоровье, учитывая, что она совсем недавно пережила нападение. А мне нужно, чтобы Зверушка была здорова, так я смог бы постепенно погружать ее в свой мир и открыть ей глаза на единственную объединяющую нас истину... сейчас она была моей и только моей.

- Я делаю это, чтобы защитить тебя, Зверушка, - сказал я и погладил ее по плечу, пробегая ладонью вниз по ее руке и снова сплетая наши пальцы.

- Хорошо, - ответила она, - и спасибо тебе за это, за все. Могу я сейчас прилечь? Я чувствую себя немного одурманенной.

- О, черт, извини, я все забываю, что ты, наверняка, чувствуешь себя дерьмово. Идем, давай вернем тебя обратно в постель.

Она ослабела, и я помог ей сесть. Не знаю, было ли это от страха, вызванного курсирующим по ее венам адреналином, или она действительно была больна.

- Дать тебе что-нибудь обезболивающее? - спросил я и убрал прядь волос с ее щеки.

Она улыбнулась и сказала:

- Да, пожалуйста, если ты не возражаешь.

- Конечно, нет, я сейчас вернусь.

Я пошел в свою комнату, осторожно запер за собой дверь и покопался в аптечке. У меня было по рецепту на каждый вид таблеток, наряду с несколькими незаконными препаратами, просто чтобы оторваться и похихикать.

Я выбрал «Оксикодон», он заставит ее почувствовать себя лучше и, возможно даже, позволит расслабиться и покайфовать. Я потрогал маленькую голубую таблеточку и задался вопросом: «Не слишком ли эта доза велика для нее - тридцать миллиграмм». Если дать чуть меньше, она, возможно, не отключится.

Нужно было, чтобы она отключилась. Так я смогу взять паузу и спланирую свой следующий ход. Прихватив таблетку, я нашел Зверушку почти спящей; от усталости ее веки отяжелели.

Я протянул ей таблетку и стакан воды, помог сесть и погладил ее по спине, когда она проглотила лекарство.

Я испытывал к ней такую нежность; не знаю, откуда это взялось во мне. Как правило, я просто имитировал это чувство так долго, сколько требовалась, чтобы держать всех в уверенности, что на самом деле меня ничего не волнует, но на этот раз оно было подлинным.