Книги

Серебряный век. Жизнь и любовь русских поэтов и писателей

22
18
20
22
24
26
28
30

У Гумилева есть чувство, что жена ведет с ним вечный поединок, и эта его «колдунья из логова змиева» похищает его душевный покой и вводит в расстройство.

«Но теперь я слаб, как во власти сна,И больна душа, тягостно больна;«Я узнал, узнал, что такое страх,Погребенный здесь в четырех стенах;«Даже блеск ружья, даже плеск волныЭту цепь порвать ныне не вольны…»И, тая в глазах злое торжество,Женщина в углу слушала его.

Стихотворение Ахматовой – как зеркальный ответ – холодное и спокойное, показывает все различие их характера и темперамента.

Он любил три вещи на свете:За вечерней пенье, белых павлиновИ стертые карты Америки.Не любил, когда плачут дети,Не любил чая с малинойИ женской истерики.…А я была его женой.

Любопытно, что в феврале, будучи уже женой Гумилева, Ахматова возвращается к моменту самых первых встреч с ним, гимназистом. Все-таки гимназическое прошлое и Царское Село – было той нитью, что их всегда связывала, даже когда они расстались. Она пишет этот стих как бы от лица Гумилева. А себя она видит в образе «тихой и больной» и той – «которая не любима». О чем она хочет сказать? Только ли воспоминание это стихотворение или продолжение старой любви к Голенищеву-Кутузову?

Шелестит о прошлом старый дуб.Лунный луч лениво протянулся.Я твоих благословенных губНикогда мечтою не коснулся.Бледный лоб чадрой лиловой сжат.Ты со мною. Тихая, больная.Пальцы холодеют и дрожат,Тонкость рук твоих припоминая.Я молчал так много тяжких лет.Пытка встреч еще неотвратима.Как давно я знаю твой ответ:Я люблю и не была любима.

А в марте, после возвращения Гумилева из Африки и после очередной ссоры, как бы желая «стать любимой», Ахматова уедет в Париж. Как она скажет позже – к Модильяни… Но думается, что ей просто хотелось отвлечься. Художник рисовал Ахматову, они гуляли по Парижу, ходили в Лувр… Вряд ли это было сильной страстью, скорее увлечением двух творческих людей.

Ревновал ли ее Гумилев? Догадывался ли об этом романе? Ведь это была эпоха вседозволенной любви. А ревность объявлялась пережитком прошлого… Он был уязвлен и обескуражен ее всегдашним равнодушием к нему и его творчеству. Через год после брака он напишет стихотворение, где прямо скажет о своих терзаниях.

И вот мне приснилось, что сердце мое не болит,Оно – колокольчик фарфоровый в желтом КитаеНа пагоде пестрой… висит и приветно звенит,В эмалевом небе дразня журавлиные стаи.А тихая девушка в платье из красных шелков,Где золотом вышиты осы, цветы и драконы,С поджатыми ножками смотрит без мыслей и снов,Внимательно слушая легкие, легкие звоны.

Иногда в литературе возникают домыслы и версии, что Гумилев негативно относился к творчеству жены и не хотел, чтобы она печаталась. Такую мысль опровергают слова самой Ахматовой: «Что Н<иколай> С<тепанович> не любил мои ранние стихи – это правда. Да и за что их можно было любить! – Но, когда 25 марта 1911 г. он вернулся из Аддис-Абебы и я прочла ему то, что впоследствии стало называться “Вечер”, он сразу сказал: “Ты – поэт, надо делать книгу”. И если бы он хоть чуть-чуть в этом сомневался, неужели бы он пустил меня в акмеизм? Надо попросту ничего не понимать в Гумилеве, чтобы на минуту допустить это».

Сохранилось письмо Гумилева к Брюсову, написанное в мае 1911 года, где он просит его высказать мнение по поводу стихов жены. «Как Вам показались стихи Анны Ахматовой (моей жены)? Если не поленитесь, напишите, хотя бы кратко, но откровенно. И положительное, и отрицательное Ваше мненье заставит ее задуматься, а это всегда полезно». К слову сказать, Брюсов ответил уклончиво, но и резко отрицательного мнения не высказал. «Стихи Вашей жены, г-жи Ахматовой, – которой, не будучи пока ей представлен, позволю себе послать мое приветствие, – сколько помню, мне понравились. Они написаны хорошо. Но во-первых, я читал их уже давно, осенью, во-вторых, двух стихотворений, которые мне были присланы, слишком мало, чтобы составить определенное суждение».

В 1911 году был создан «Цех поэтов» (поэтическое объединение), и Ахматова стала его секретарем.

Гумилев по-прежнему очень любит свою жену, порой ему кажется, что он отравлен этой любовью. Что она уносит его силы и жизнь…

Ты совсем, ты совсем снеговая,Как ты странно и страшно бледна!Почему ты дрожишь, подаваяМне стакан золотого вина?»Отвернулась печальной и гибкой…Что я знаю, то знаю давно,Но я выпью и выпью с улыбкойВсе налитое ею вино.А потом, когда свечи потушат,И кошмары придут на постель,Те кошмары, что медленно душат,Я смертельный почувствую хмель…И приду к ней, скажу: «дорогая,Видел я удивительный сон,Ах, мне снилась равнина без краяИ совсем золотой небосклон.«Знай, я больше не буду жестоким,Будь счастливой, с кем хочешь, хоть с ним,Я уеду, далеким, далеким,Я не буду печальным и злым.«Мне из рая, прохладного рая,Видны белые отсветы дня…И мне сладко – не плачь, дорогая, —Знать, что ты отравила меня».

В начале апреля 1912 года супруги предприняли совместное путешествие в Италию, которое продолжалось полтора месяца. Поезд, на который они сели, следовал по маршруту Петербург – Берлин – Лозанна – Уши. В Италии они осели в городе Оспедалетти, где родственники Гумилева Кузьмины-Караваевы снимали небольшую виллу. В Италии лечилась от туберкулеза Мария Кузьмина-Караваева, Машенька, которая одно время была предметом платонического увлечения Гумилева и которой он посвящал стихи. Пробыв у родственников неделю, Гумилевы выехали в Геную. А оттуда – в Пизу и во Флоренцию. В своей автобиографии Ахматова писала: «В 1912 году проехала по Северной Италии (Генуя, Пиза, Флоренция, Болонья, Падуя, Венеция). Впечатление от итальянской живописи и архитектуры было огромно: оно похоже на сновидение, которое помнишь всю жизнь». Анна Андреевна была беременной, чувствовала себя неважно и поэтому составить мужу компанию по изучению окрестностей и достопримечательностей не могла. Во Флоренции 12 мая она написала стихотворение, посвященное Гумилеву:

Помолись о нищей, о потерянной,О моей живой душе,Ты в своих путях всегда уверенный,Свет узревший в шалаше.И тебе, печально-благодарная,Я за это расскажу потом,Как меня томила ночь угарная,Как дышало утро льдом.В этой жизни я немного видела,Только пела и ждала.Знаю: брата я не ненавиделаИ сестры не предала.Отчего же Бог меня наказывалКаждый день и каждый час?Или это ангел мне указывалСвет, невидимый для нас?

И там же, в Италии, было написало стихотворение, которое возможно подводило некую черту в жизни Ахматовой. Это выглядит весьма символичным – освобождение от прошлого перед новой жизнью – рождением ребенка. Да и сама Италия, видимо, раскрывала иной мир, иные дали… раз именно здесь случилось расставание со старыми чувствами, так мучившими ее когда-то…

Слаб голос мой, но воля не слабеет,Мне даже легче стало без любви.Высоко небо, горный ветер веет,И непорочны помыслы мои.Ушла к другим бессонница-сиделка,Я не томлюсь над серою золой,И башенных часов кривая стрелкаСмертельной мне не кажется стрелой.Как прошлое над сердцем власть теряет!Освобожденье близко. Все прощу,Следя, как луч взбегает и сбегаетПо влажному весеннему плющу.

Италия явилась местом своеобразной переклички двух поэтов. Гумилев позже пишет стихотворение, где сравнивает себя с человеком, умирающим перед дверью, за которой живет возлюбленная. Образ двери, которую не дано открыть… наверное, совместное путешествие показало, насколько они все-таки разные люди… И, наверное, Гумилев понял, что его великая любовь всегда будет для него недоступна.

Застонал от сна дурногоИ проснулся тяжко скорбя:Снилось мне – ты любишь другогоИ что он обидел тебя.Я бежал от моей постели,Как убийца от плахи своей,И смотрел, как тускло блестелиФонари глазами зверей.Ах, наверно, таким бездомнымНе блуждал ни один человекВ эту ночь по улицам темным,Как по руслам высохших рек.Вот, стою перед дверью твоею,Не дано мне иного пути,Хоть и знаю, что не посмеюНикогда в эту дверь войти.Он обидел тебя, я знаю,Хоть и было это лишь сном,Но я все-таки умираюПред твоим закрытым окном.

Из Италии Гумилевы отправились в Киев. Там Анна Андреевна осталась у матери, а ее муж уехал в Слепнёво. В деревне Слепнево Бежицкого уезда Тверской губернии находилась усадьба Гумилевых, где впоследствии Ахматова проводила каждое лето. Гумилев пишет из Слепнева жене нежное письмо:

Н.С. Гумилев – А.А. Ахматовой

июнь 1912 года. Слепнево

Милая Аничка,

как ты живешь, ты ничего не пишешь. Как твое здоровье, ты знаешь, это не пустая фраза. Мама нашила кучу маленьких рубашечек, пеленок и т. д. Она просит очень тебя целовать. Я написал одно стихотворение вопреки твоему предупреждению не писать о снах, о том моем итальянском сне во Флоренции, помнишь? Посылаю его тебе, кажется, очень нескладное. Напиши, пожалуйста, что ты о нем думаешь. Живу я здесь тихо, скромно, почти без книг, вечно с грамматикой, то английской, то итальянской. Данте уже читаю à livre ouvert[4], хотя, конечно, схватываю только общий смысл и лишь некоторые выражения. С Байроном (английским) дело обстоит хуже, хотя я не унываю. Я увлекся также верховой ездой, собственно, вольтижировкой, или подобием ее. Уже могу на рыси вскакивать в седло и соскакивать с него без помощи стремян. Добиваюсь делать то же на галопе, но пока неудачно. Мы с Олей устраиваем теннис и завтра выписываем мячи и ракеты. Таким образом хоть похудею. Молли наша дохаживает последние дни, и для нее уже поставлена в моей комнате корзина с сеном. Она так мила, что всех умиляет. Даже Александра Алексеевна сказала, что она самая симпатичная из наших зверей.

Каждый вечер я хожу один по Акинихской дороге испытывать то, что ты называешь Божьей тоской. Как перед ней разлетаются все акмеистические хитросплетения. Мне кажется тогда, что во всей вселенной нет ни одного атома, который бы не был полон глубокой и вечной скорби.

Я описал круг и возвращаюсь к эпохе «Романтических цветов» (вспомни Волчицу и Каракаллу), но занимательно то, что когда я думаю о моем ближайшем творчестве, оно по инерции представляется мне в просветленных тонах «Чужого неба». Кажется, земные наши роли переменятся, ты будешь акмеисткой, я мрачным символистом. Все же я надеюсь обойтись без надрыва.

Аничка милая, я тебя очень, очень и всегда люблю. Кланяйся всем, пиши. Целую.