У Гумилева есть чувство, что жена ведет с ним вечный поединок, и эта его «колдунья из логова змиева» похищает его душевный покой и вводит в расстройство.
Стихотворение Ахматовой – как зеркальный ответ – холодное и спокойное, показывает все различие их характера и темперамента.
Любопытно, что в феврале, будучи уже женой Гумилева, Ахматова возвращается к моменту самых первых встреч с ним, гимназистом. Все-таки гимназическое прошлое и Царское Село – было той нитью, что их всегда связывала, даже когда они расстались. Она пишет этот стих как бы от лица Гумилева. А себя она видит в образе «тихой и больной» и той – «которая не любима». О чем она хочет сказать? Только ли воспоминание это стихотворение или продолжение старой любви к Голенищеву-Кутузову?
А в марте, после возвращения Гумилева из Африки и после очередной ссоры, как бы желая «стать любимой», Ахматова уедет в Париж. Как она скажет позже – к Модильяни… Но думается, что ей просто хотелось отвлечься. Художник рисовал Ахматову, они гуляли по Парижу, ходили в Лувр… Вряд ли это было сильной страстью, скорее увлечением двух творческих людей.
Ревновал ли ее Гумилев? Догадывался ли об этом романе? Ведь это была эпоха вседозволенной любви. А ревность объявлялась пережитком прошлого… Он был уязвлен и обескуражен ее всегдашним равнодушием к нему и его творчеству. Через год после брака он напишет стихотворение, где прямо скажет о своих терзаниях.
Иногда в литературе возникают домыслы и версии, что Гумилев негативно относился к творчеству жены и не хотел, чтобы она печаталась. Такую мысль опровергают слова самой Ахматовой: «Что Н<иколай> С<тепанович> не любил мои ранние стихи – это правда. Да и за что их можно было любить! – Но, когда 25 марта 1911 г. он вернулся из Аддис-Абебы и я прочла ему то, что впоследствии стало называться “Вечер”, он сразу сказал: “Ты – поэт, надо делать книгу”. И если бы он хоть чуть-чуть в этом сомневался, неужели бы он пустил меня в акмеизм? Надо попросту ничего не понимать в Гумилеве, чтобы на минуту допустить это».
Сохранилось письмо Гумилева к Брюсову, написанное в мае 1911 года, где он просит его высказать мнение по поводу стихов жены. «Как Вам показались стихи Анны Ахматовой (моей жены)? Если не поленитесь, напишите, хотя бы кратко, но откровенно. И положительное, и отрицательное Ваше мненье заставит ее задуматься, а это всегда полезно». К слову сказать, Брюсов ответил уклончиво, но и резко отрицательного мнения не высказал. «Стихи Вашей жены, г-жи Ахматовой, – которой, не будучи пока ей представлен, позволю себе послать мое приветствие, – сколько помню, мне понравились. Они написаны хорошо. Но во-первых, я читал их уже давно, осенью, во-вторых, двух стихотворений, которые мне были присланы, слишком мало, чтобы составить определенное суждение».
В 1911 году был создан «Цех поэтов» (поэтическое объединение), и Ахматова стала его секретарем.
Гумилев по-прежнему очень любит свою жену, порой ему кажется, что он отравлен этой любовью. Что она уносит его силы и жизнь…
В начале апреля 1912 года супруги предприняли совместное путешествие в Италию, которое продолжалось полтора месяца. Поезд, на который они сели, следовал по маршруту Петербург – Берлин – Лозанна – Уши. В Италии они осели в городе Оспедалетти, где родственники Гумилева Кузьмины-Караваевы снимали небольшую виллу. В Италии лечилась от туберкулеза Мария Кузьмина-Караваева, Машенька, которая одно время была предметом платонического увлечения Гумилева и которой он посвящал стихи. Пробыв у родственников неделю, Гумилевы выехали в Геную. А оттуда – в Пизу и во Флоренцию. В своей автобиографии Ахматова писала: «В 1912 году проехала по Северной Италии (Генуя, Пиза, Флоренция, Болонья, Падуя, Венеция). Впечатление от итальянской живописи и архитектуры было огромно: оно похоже на сновидение, которое помнишь всю жизнь». Анна Андреевна была беременной, чувствовала себя неважно и поэтому составить мужу компанию по изучению окрестностей и достопримечательностей не могла. Во Флоренции 12 мая она написала стихотворение, посвященное Гумилеву:
И там же, в Италии, было написало стихотворение, которое возможно подводило некую черту в жизни Ахматовой. Это выглядит весьма символичным – освобождение от прошлого перед новой жизнью – рождением ребенка. Да и сама Италия, видимо, раскрывала иной мир, иные дали… раз именно здесь случилось расставание со старыми чувствами, так мучившими ее когда-то…
Италия явилась местом своеобразной переклички двух поэтов. Гумилев позже пишет стихотворение, где сравнивает себя с человеком, умирающим перед дверью, за которой живет возлюбленная. Образ двери, которую не дано открыть… наверное, совместное путешествие показало, насколько они все-таки разные люди… И, наверное, Гумилев понял, что его великая любовь всегда будет для него недоступна.
Из Италии Гумилевы отправились в Киев. Там Анна Андреевна осталась у матери, а ее муж уехал в Слепнёво. В деревне Слепнево Бежицкого уезда Тверской губернии находилась усадьба Гумилевых, где впоследствии Ахматова проводила каждое лето. Гумилев пишет из Слепнева жене нежное письмо:
Н.С. Гумилев – А.А. Ахматовой
Милая Аничка,
как ты живешь, ты ничего не пишешь. Как твое здоровье, ты знаешь, это не пустая фраза. Мама нашила кучу маленьких рубашечек, пеленок и т. д. Она просит очень тебя целовать. Я написал одно стихотворение вопреки твоему предупреждению не писать о снах, о том моем итальянском сне во Флоренции, помнишь? Посылаю его тебе, кажется, очень нескладное. Напиши, пожалуйста, что ты о нем думаешь. Живу я здесь тихо, скромно, почти без книг, вечно с грамматикой, то английской, то итальянской. Данте уже читаю à livre ouvert[4], хотя, конечно, схватываю только общий смысл и лишь некоторые выражения. С Байроном (английским) дело обстоит хуже, хотя я не унываю. Я увлекся также верховой ездой, собственно, вольтижировкой, или подобием ее. Уже могу на рыси вскакивать в седло и соскакивать с него без помощи стремян. Добиваюсь делать то же на галопе, но пока неудачно. Мы с Олей устраиваем теннис и завтра выписываем мячи и ракеты. Таким образом хоть похудею. Молли наша дохаживает последние дни, и для нее уже поставлена в моей комнате корзина с сеном. Она так мила, что всех умиляет. Даже Александра Алексеевна сказала, что она самая симпатичная из наших зверей.
Каждый вечер я хожу один по Акинихской дороге испытывать то, что ты называешь Божьей тоской. Как перед ней разлетаются все акмеистические хитросплетения. Мне кажется тогда, что во всей вселенной нет ни одного атома, который бы не был полон глубокой и вечной скорби.
Я описал круг и возвращаюсь к эпохе «Романтических цветов» (вспомни Волчицу и Каракаллу), но занимательно то, что когда я думаю о моем ближайшем творчестве, оно по инерции представляется мне в просветленных тонах «Чужого неба». Кажется, земные наши роли переменятся, ты будешь акмеисткой, я мрачным символистом. Все же я надеюсь обойтись без надрыва.
Аничка милая, я тебя очень, очень и всегда люблю. Кланяйся всем, пиши. Целую.