Ларсен быстро взглянул на него.

— Это не всеобщая дискуссия, доктор. И не телевизионный конкурс.

— Так вот, — продолжал Кразас, — в те годы, в начале семидесятых, уровень излечивания рака составлял порядка тридцати процентов, а сегодня какой?

Молчание.

Сабрина Комо, итальянка, наконец ответила:

— Я думаю, семьдесят пять процентов.

Кразас кивнул.

— В настоящее время, с кисплатином, уже ближе к восьмидесяти.

Он поднял один из блокнотов и со стуком уронил его на стол. Некоторые вздрогнули.

— Тяжелый, да? В нем и конспект ведущихся сейчас протоколов. Их тридцать шесть. Вы должны познакомиться с ними к среде. В этот день вы примете под свою ответственность всех ваших пациентов.

Даже в годы интернатуры никто из молодых врачей не слышал о такой нагрузке.

Через два дня каждый из них получит более полусотни больных раком. Пациентов, лечащихся лекарствами, которые до сего дня совершенно не были известны.

— Для вашего удобства, — сказал Кразас, — старшие сотрудники надиктовали историю каждого случая. Сегодня днем, попозже, вам объяснят, как оформлять аналитическое предписание. Эти предписания нужны, когда пациент или выписывается, или по другим причинам выбывает из программы.

Логан едва сдержал улыбку. «Выбывает из программы» — этот эвфемизм был для него новым. Даже после Клермонта.

— Точность этих предписаний должна быть стопроцентной, — монотонно продолжал бубнить Кразас. — Овладейте формой! К среде вы должны получить полную команду компьютерной системы.

Логан оторвался от записей и быстро улыбнулся Рестону. Все это было настолько ошеломляюще, что, кажется, ничего больше не оставалось, как улыбнуться.

— Что касается ваших обязанностей в больнице, один из вас всегда должен быть на этаже пациентов, круглосуточно. Вы можете распределить время и, если захочется поспать, найдите пустую палату.

Он повернулся к Ларсену.

— Ну, теперь, думаю, все.

Ларсен сухо кивнул.