Ренн посмотрела на укушенную токоротом руку. Несмотря на повязку из мать-и-мачехи с паутиной, которую наложила Саеунн, рана мучительно болела.

— Ты сказала «кроме своего создателя». Кого ты имела в виду? — спросила Ренн.

Высохшей лапкой, похожей на коготь ворона, Саеунн стиснула посох и пояснила:

— Того, кто похитил этого ребенка. А потом, пленив злого духа, поместил его в тело пленника, точно в ловушку, превратив несчастное дитя в призрака.

Ренн недоверчиво покачала головой:

— Но почему же я никогда прежде об этом не слыхала?

— В наши дни лишь очень немногие знают о токоротах, — сказала Саеунн. — Еще меньше тех, кто осмеливается говорить о них. И потом, — прибавила она, пристально глядя на Ренн, — ты ведь совсем не хотела учиться магии и колдовству. Или ты об этом забыла?

Ренн вспыхнула.

— А как их создают? — спросила она.

И удивилась, увидев, что уголки безгубого рта колдуньи изогнулись в одобрительной гримасе, весьма напоминавшей улыбку.

— Ты смотришь в корень, это хорошо. Именно так и поступают настоящие колдуны.

Ренн промолчала.

Саеунн начертила на земле какую-то метку, не показывая ее Ренн.

— Считаюсь, что черная магия, которой пользуются при создании токорота, — сказала она, — давным-давно позабыта. Во всяком случае, так думали мы. Но, видно, кто-то заново постиг это искусство. — Колдунья убрала руку, и Ренн стал виден изображенный ею символ: трезубец, знак Пожирателей Душ.

В общем-то Ренн именно это и ожидала увидеть и все же была потрясена, когда ее подозрения подтвердились.

— Но… КАК ИМЕННО их создают? — снова спросила она, и тихий голос ее был едва слышен за ревом Широкой Воды.

Саеунн опустила подбородок на колени и, сжавшись в комок, уставилась на воду Ренн проследила за ее взглядом — вниз, к самому темному дну реки.

— Сперва, — начала колдунья, — добывают ребенка. Скорее всего, просто похищают, когда родные на минутку отвернутся. Ребенка начинают искать всем племенем, думая, что он заблудился в Лесу. Но никогда не находят. И тогда людям остается только оплакать малыша и считать, что он либо действительно заблудился, либо его утащили рысь или медведь.

Ренн кивнула. Она знала людей, у которых именно так пропал ребенок. Все их знали, и ей всегда было их ужасно жаль. Она ведь тоже очень рано потеряла родителей. Ее отец пропадал целых пять месяцев, пока не нашли его тело. Ренн тогда было семь лет, и она хорошо запомнила, сколь мучительна неизвестность.

— На самом деле для этого ребенка куда лучше было бы, — мрачно продолжала Саеунн, — чтобы его медведь съел. Стать добычей дикого зверя куда лучше, чем токоротом.