Глава 5

Когда они встретились перед обедом, мистер Паркер просматривал письма.

— Ни строчки от Сидни! — сказал он. — Бездельник! Из Уиллингдена я отправил ему полный отчет о моем вывихе, полагал, что он соблаговолит ответить, но возможно, это означает, что он приедет самолично. Уповаю, что так. Но вот письмо от одной из моих сестер. Уж они меня никогда не подводят… Женщины — единственные надежные корреспондентки. Ну-ка, Мэри, — улыбнувшись жене, — прежде чем я вскрою его, попробуем-ка догадаться, как здоровье тех, кто его прислал, а вернее, что сказал бы Сидни, будь он тут. Сидни остер на язык, мисс Хейвуд, и, будьте уверены, не преминул бы сказать, что недуги двух моих сестер более плод их воображения. Но это не так или почти не так. Здоровье у них плохое, как вы часто от нас слышали, и страдают они многими серьезными недугами. Право, не думаю, чтобы они знали, как целый день ощущать себя в полном здравии. И тем не менее они такие превосходные деятельные женщины со столь энергичными характерами! Едва требуется совершить доброе дело, они вынуждают себя к таким усилиям, что кажутся чудачками тем, кто плохо их знает. Но тут нет ни малейшей аффектации. Просто конституция их слабее, а дух сильнее, что наблюдается редко, причем и в сочетании, и по раздельности. А наш младший брат, живущий с ними — ему только-только исполнилось двадцать, — столь же слаб здоровьем, увы, как и они сами. Оно настолько хрупко, что он не в силах приобщиться к юриспруденции или какой-либо другой профессии. Сидни смеется над ними, но это отнюдь не шутка, хотя Сидни часто заставляет и меня смеяться над ними против моей воли. Будь он здесь, знаю, он предложил бы пари, что, согласно этому письму, Сьюзен, Диана или Артур в прошлом месяце были на пороге смерти.

Пробежав письмо, он покачал головой и начал:

— К сожалению, нет никаких шансов увидеть их в Сэндитоне. Очень неутешительные сведения о них. Серьезно, очень-очень неутешительные. Мэри, вы крайне огорчитесь, услышав, как им было плохо и как все еще плохо. Мисс Хейвуд, с вашего разрешения я прочту письмо мисс Дианы вслух. Мне нравится знакомить моих друзей между собой, и, боюсь, познакомить вас я могу лишь таким образом. И мне нечего опасаться за Диану, ибо в своем письме она предстает именно такой, какова есть: самым деятельным, доброжелательным, сердечным существом на свете. А значит, может произвести только самое лучшее впечатление.

И он начал читать:

— «Мой милый Том, мы все очень огорчены случившимся с тобой. И если бы ты не описал, в какие превосходные руки попал, я во что бы то ни стало была бы с тобой на следующий же день после получения твоего письма, хотя оно нашло меня, когда я испытывала более сильный, чем обычно, приступ моего старого недуга — желчных спазм, и была еле способна перебраться с постели на софу. Но как тебя лечили? В следующем письме сообщи побольше подробностей. Если это правда простой вывих, как ты выразился, ничто не помогло бы лучше растирания, растирания ладонью, но применять это надо немедленно. Два года назад я была с визитом у миссис Шелдон, и ее кучер вывихнул ступню, когда чистил карету, и едва сумел дохромать до дома, но благодаря немедленному растиранию без пауз (я растирала его лодыжку моей собственной ладонью шесть часов без передышки) он был совершенно здоров уже через три дня. Тысяча благодарностей, мой дорогой Том, за доброту по отношению к нам, каковая сыграла такую большую роль в случившемся с тобой. Но, прошу, никогда больше не подвергай себя опасности в поисках аптекаря ради нас. Ведь водвори ты в Сэндитоне самого опытного в своей области медика, для нас он не стал бы привлекательнее. Мы раз и навсегда покончили со всем врачебным племенем. Мы тщетно обращались к одному врачу за другим, пока не убедились, что они ничем не могут помочь нам, и в поисках облегчения мы должны полагаться на собственные знания о наших злополучных конституциях. Но если ты полагаешь, что в интересах Сэндитона водворить там медика, я с удовольствием приму твое поручение и, без сомнения, преуспею. Ковать железо я могу начать очень скоро. Ну а касательно того, чтобы мне самой поехать в Сэндитон, это никак не возможно. С сожалением должна сказать, что не осмеливаюсь и попытаться. Однако мои чувства слишком ясно говорят мне, что в нынешнем моем состоянии морской воздух, вероятно, убьет меня. А милые мои сестра и брат не оставят меня одну, не то бы я поощрила план их поездки к тебе на две недели. Но, сказать правду, я сомневаюсь, что нервы Сьюзен выдержали бы такое усилие. Ее очень мучают мигрени, а шесть пиявок ежедневно в течение шести дней принесли ей столь мало облегчения, что мы решили изменить принимаемые нами меры и, убедившись при осмотре, что причина главным образом заключается в деснах, я уговорила ее атаковать болезнь там. А потому она дала выдрать себе три зуба, и это принесло явную пользу, но ее нервы сильно расстроены. Говорить она может только шепотом, и сегодня утром дважды упала в обморок, когда бедняжка Артур старался подавить кашель. Он, счастлива сказать, чувствует себя относительно недурно, хотя более апатичен, чем мне хотелось бы, и я боюсь за его печень. Я не получала никаких известий от Сидни с тех пор, как вы вместе были в Лондоне, но, полагаю, его план отправиться на остров Уайт был отложен, не то мы свиделись бы с ним на его пути. От всей души желаем тебе хорошего сезона в Сэндитоне, и, хотя не можем самолично пополнить твой бомонд, прилагаем все усилия, чтобы обеспечивать тебя достойным обществом, и, думается, можем с уверенностью рассчитывать на две больших семьи для тебя. Богатейшую из Вест-Индии. А вторая — очень респектабельный пансион для благородных девиц или академия из Кэмберуэлла. Не стану тебе рассказывать, скольких людей я привлекла к этому делу. Рука руку моет. Но успех вознаграждает с избытком. Твоя со всей любовью».

Ну, — сказал мистер Паркер, кончив читать, — хотя, полагаю, Сидни мог бы отыскать что-нибудь чрезвычайно забавное в этом письме и заставил нас смеяться добрых полчаса, утверждаю, что сам я нахожу в нем лишь то, что заслуживает либо сочувствия, либо похвалы. Вы замечаете, как, всем страданиям вопреки, они трудятся ради блага других! Как радеют за Сэндитон! Две больших семьи. Одна предположительно для Панорам-хауса, другая — для номера второго, Денхем-плейс… или же для крайнего дома Террасы. И добавочные постели в отеле. Я же говорил вам, мисс Хейвуд, какие чудесные женщины мои сестры.

— А я уверена, что они необыкновенны, — сказала Шарлотта. — Меня поразил бодрый тон письма, вопреки тяжелому состоянию их обеих. Три зуба, вырванные сразу, — ужасно! Ваша сестра Диана словно бы больна хуже некуда, но эти три зуба вашей сестры Сьюзен, право же, страшнее всего остального…

— О! Они так привыкли к этой операции, к любым операциям, и так мужественны!

— Полагаю, вашим сестрам лучше знать, но средства, к которым они прибегают, кажутся чрезмерными. Я чувствую, что при любой болезни искала бы профессиональных советов и не полагалась бы на себя, касайся это меня или тех, кого люблю. Но с другой стороны, наша семья отличается здоровьем, и я не могу судить, насколько действенной окажется привычка к самолечению.

— По правде говоря, — сказала миссис Паркер, — я думаю, что обе мисс Паркер иногда заходят в этом слишком далеко. Так думаете и вы, любовь моя, и вы это знаете. Вы часто считаете, что им полегчало бы, если бы они не так пеклись о себе и особенно об Артуре. Я знаю, вы уверены, что они оказывают ему плохую услугу, поощряя его болеть.

— Ну-ну, моя милая Мэри, не спорю, для бедняжки Артура в его цветущем возрасте весьма неудачно, что его поощряют поддаваться нездоровью. Плохо, очень плохо, что он воображает, будто тяжко болен и не в силах получить профессию. В двадцать один год жить на проценты от его очень скромного капитала и даже не думать о том, чтобы пополнить его или найти занятие, чтобы приносить пользу себе и другим… Но поговорим о более приятных вещах. Эти две больших семьи именно то, что нам требуется. А вот что-то еще приятнее! Морган и его «кушать подано»!

Глава 6

После обеда общество вскоре разошлось. Мистеру Паркеру не терпелось поскорее побывать в платной библиотеке и заглянуть в книгу подписок, а Шарлотта была рада увидеть как можно больше и как можно быстрее тут, где все для нее было ново.

Они вышли в самое тихое время курортного дня, когда почти в каждом обитаемом жилище свершался важный обряд обеда или послеобеденной беседы за портвейном. Там и сям можно было заметить одинокую фигуру пожилого мужчины, вынужденного рано встать из-за стола и совершить моцион здоровья ради. Но в целом наступила исчерпывающая пауза безлюдья, пустота и спокойствие на Террасе, обрывах и пляже.

Магазины были покинуты, соломенные шляпки и кружевные шали казались оставленными на произвол судьбы и в домах, и снаружи, а миссис Уитби в библиотеке сидела в собственной внутренней комнате и читала один из собственных романов, так как заняться ей было нечем. Список подписчиков был скромен. Леди Денхем, мисс Бреретон, мистер и миссис Паркер, сэр Эдвард Денхем и мисс Денхем, чьи имена, можно сказать, открывали сезон, однако за ними следовали всего лишь мисс Мэтьюс, мисс Э. Мэтьюс, мисс Г. Мэтьюс, доктор и миссис Браун, мистер Ричард Прэтт, лейтенант Смит, К.В.Ф. капитан Литл, Лаймхаус, миссис Джейн Фишер, мисс Фишер, мисс Скроггс, преподобный мистер Хэнкинг, мистер Брэд, солиситер, Грейс-Инн, миссис Дэвис и мисс Мэрриуэвер.

Мистер Паркер не мог не почувствовать, что список был незавидным и куда короче, чем он надеялся. Однако был еще только июль, главными же месяцами были август и сентябрь. К тому же две больших обещанных семьи из Суррея и Кэмберуэлла служили бодрящим утешением.

Миссис Уитби без промедления покинула свой литературный уголок, искренне обрадовавшись мистеру Паркеру, чьи манеры покоряли всех, и они обменивались любезностями и новостями, пока Шарлотта, добавив свое имя к списку в качестве первого жертвоприношения успеху сезона, занялась некоторыми неотложными покупками ради дальнейшего блага для всех, как только мисс Уитби сумела завершить свой туалет и поспешить во всем блеске глянцевых локонов и щегольских украшений обслужить ее.

Библиотека, разумеется, предлагала что угодно: любые бесполезные вещи в мире, обойтись без которых невозможно. И среди стольких очаровательных соблазнов, при такой симпатии к мистеру Паркеру, толкавшей на расходы, Шарлотта почувствовала, что ей следует одернуть себя. Или, вернее, она подумала, что в ее двадцать два года ей не будет оправдания, если она не воздержится, что не годится потратить все ее деньги в первый же вечер. Она взяла книгу — это оказалась «Камилла». Она не была девочкой, как Камилла, и не собиралась оказаться в таком же положении, как та, а потому отвернулась от витрин с кольцами и брошками, пропустила мимо ушей дальнейшие улещивания и уплатила за свои покупки.