– Вы рассказали об этом психиатрам? – поинтересовался Ассад.

Вики кивнула.

– Мы отправили им по электронной почте фотографии большей части квартиры. В настоящий момент Лиза-Мари фотографирует остальное в спальне Розы.

– Там тоже присутствуют эти художества?

– Повсюду. В туалете, на кухне… Она умудрилась оставить свой автограф даже внутри холодильника.

– Вы можете предположить, в течение какого времени продолжается ее одержимость? – спросил Карл. Он просто не мог соотнести этот апокалипсис с маниакально структурированной личностью, которая ежедневно трудилась бок о бок с ними в отделе «Q».

– Я не знаю. Мы не заходили в квартиру с тех пор, как наша мать вернулась из Испании.

– По-моему, Роза что-то упоминала об этом… Кажется, это было на Рождество? То есть почти пять месяцев назад.

Вики кивнула, уголки ее губ были опущены. Ей явно было тяжело от мысли, что за все это время они с сестрами ни разу не навестили Розу. Причем не только они.

– Идите сюда! – крикнула Лиза-Мари из спальни. Голос ее звучал тревожно.

Она сидела на кровати по-турецки в окружении точно так же разукрашенного пространства и плакала, отложив фотоаппарат на одеяло. У ее ног стояла небольшая картонная коробка, до краев набитая серыми блокнотами с темными коленкоровыми корешками.

– Ох, Вики, это ужасно! – воскликнула Лиза-Мари. – Ты только посмотри! Роза никак не могла остановиться. Даже после смерти отца.

Вики присела на край кровати, взяла один из блокнотов и открыла его. Уже через одну секунду ее лицо исказилось – как будто от резкой сильной боли.

– Это вранье, – решительно заявила она, в то время как ее младшая сестра спрятала лицо в ладони и разрыдалась.

Вики взяла еще пару старых блокнотов и посмотрела на Карла.

– Она всегда этим занималась, еще когда мы были детьми. Только мы-то думали, что все закончилось, когда папа погиб… Вот самый первый образчик.

Она протянула один из блокнотов Карлу. На обложке толстым маркером было написано «1990».

Ассад приблизился к Карлу и перегнулся через его плечи, когда тот открыл первую страницу.

Если б запись представляла собой пример каллиграфического искусства, это оказалось бы интересно, но смотреть на данный экземпляр было печально и тревожно.

Карл пролистал страницы. Одна и та же фраза повторялась снова и снова. Да-да, каждая страница была исписана одним и тем же предложением, состоящим из прописных букв, характерных для убористого танцующего почерка десятилетнего ребенка.