- Сойди с меня, - вдруг едва слышно шепнула Ерёмина. – Или заставлю жениться.
- Я готов, добровольно, - Филин поднялся. – С возвращением. Как самочувствие?
- Полно тебе… с мертвым о здоровье… - Алевтина глубоко вдохнула и медленно выдохнула. – Вижу плохо. Будто бы на солнышко насмотрелась. И слабость… шевельнуться не могу.
- То есть, рискнули вы напрасно? – За спиной у Жданова появился майор Золкин.
Следом за майором приковылял понурый, словно побитый пёс, подполковник Стасенко.
- Я была вынуждена рискнуть.
- Спасая пленного немца? Вы понимаете, как это звучит?
- Нормально звучит. Я не пленного спасала. Я вас спасала. Совесть вашу. Облик человеческий.
- Вот спасибо! – Ехидно хмыкнув, воскликнул Стасенко.
- После войны поблагодарите. Сейчас это странно звучит, но потом вы поймёте.
- Сейчас нам важно понять другое, - на Золкина скрытая моральная составляющая ситуации не произвела впечатления. Он обвел вопросительным взглядом всех, кто был в курсе дела. – Расчётного эффекта мы не получили. В чём проблема? Ведь теоретически смесь такая, что мёртвого в бой поднимет, но доктору Ерёминой она не придала ни сил, ни смелости, ни бесчувственности.
- «Мертвого в бой»? – Филин, наконец, поймал озарение и упаковал его в короткую мысль. – Может, так и было?
7. Наши дни, Москва
Алёна упрямо открывала окна настежь всю вторую половину января и весь февраль. Когда становилось невыносимо холодно, Леонид их закрывал, но через час она снова распахивала хотя бы одно, в спальне. Словно она вдруг стала птицей и сидеть в клетке противоречит её новой натуре. Происходи всё весной или летом, пусть холодным, как в десятом году, когда в июле едва не выпал снег, открыла и открыла, не страшно. Но зимой-то, в чём смысл? Душно? Есть вытяжки. Целых десять штук, плюс два кондиционера на стандартную московскую квартирку в сто сорок три квадрата. Более чем достаточно. Воняет? Чем? Или кем? Какие аргументы? Мылся Леонид ежедневно, табак не курил, химические опыты не проводил. Зачем так яростно проветривать, выгоняя с потоком сквозняка весь домашний уют?
«Всё-таки дело было во мне, - Зимин вздохнул. – Уж не знаю, чем от меня вдруг стало разить, но в последний месяц совместной жизни Алёна шарахалась, как чёрт от ладана. Не может быть, чтобы без причины. Она вообще как-то резко изменилась после двухнедельного отдыха в ведомственном санатории. Поначалу звонила, щебетала, что ей всё нравится, что там замечательные процедуры, всякие тонизирующие мази, капельницы… А потом вдруг перестала звонить. И по возвращению вела себя очень отстраненно. Может, познакомилась там с кем-то? И начала беспрестанно открывать окна, жалуясь на жару и духоту. Так её и сдуло попутным сквозняком…»
Мысль об открытом окне возникла сразу, как только Леонид вошел в квартиру. Откуда-то со стороны кабинета тянуло вечерней прохладой. Не кондиционированной, а натуральной. И доносились уличные звуки.
У Леонида ёкнуло сердце. Неужели… она вернулась? Почему тогда нигде не зажжен свет?
Зимин буркнул «свет», стараясь не топать подошел к двери кабинета и второй раз за сегодня обмер.
В комнате царил беспорядок, называемый в народе «бардаком». Практически всё было перевернуто, либо заметно сдвинуто. Кресло лежало вверх колесиками, диванчик выехал почти на середину комнаты, книги с полок были сброшены, этажерка с сувенирами опасно накренилась, зацепилась углом за штору и только поэтому до сих пор не рухнула. Жаль, что стоявшим на этажерке безделушкам зацепиться оказалось не за что. Теперь они валялись под окном кучей художественного мусора. На месте остались только рабочий стол и «Вега». Причем, компьютер был включен.
Леонид бросил взгляд на экран. «Вегу» явно изучали. Кто это делал – вопрос номер два. Что искали? Вот с какого вопроса следовало начать. Искали переданный «Электроникой» видеофильм? Пароль от Облачного хранилища?