Радиокомпания «Москва» никогда не вещала на каких либо частотах или в амплитудном диапазоне, но существовала столько, сколько себя помнил Леонид Зимин. В детстве он просыпался и засыпал под гимн из радиоточки, у которой была всего одна «крутилка», причем не имеющая функции выключения. Громкость убавлялась до минимума и только. Позже появился трехканальный приемник с двумя ручками и тремя клавишами. Можно было выбрать общий канал, музыкальный или «театр у микрофона».
Зимин всегда выбирал третий вариант. Это было нечто завораживающее. Нынешние аудиокниги могут сравниться с теми постановками лишь в редчайших случаях. И это не потому, что в детстве всё было лучше: небо выше, деревья зеленее, вода мокрее. Тогда в радиопостановках участвовали лучшие актеры. Теперь заманить кого-то из грандов на «озвучку» - редкая удача. Так утверждал один знакомый предприниматель, как раз занимающийся производством аудиокниг.
Позже радио по проводам, казалось бы, кануло в лету, уступив место эфирным радиостанциям, а после – Интернет-вещанию, но так лишь казалось. Радиокомпания «Москва» по-прежнему существовала. Более того, она переживала второе рождение, поскольку тоже вышла в Интернет.
Однако едва слышная трансляция, кусок которой уловил Зимин, шла вовсе не через сеть. Бормотала натуральная радиоточка! Леонид сначала не поверил глазам, но вспомнил, где находится и невольно восхитился. Учреждения советской культуры действительно участвовали в повышении производительности труда. С хорошим настроением работалось эффективнее. А что может поднять настроение лучше, чем приятные воспоминания из детства?
Леонид вернулся из короткого путешествия по розовым лужайкам лирического отступления, пробежал взглядом по тексту, отложил листок с рукописной расшифровкой, зажмурился и на какое-то время замер. На смену личным воспоминаниям вновь пришли нарисованные воображением картины фронтовой жизни. И смерти тоже. Печатное слово – не картинка, не сцена из объемного фильма, и не звуковая дорожка радиопостановки, но подействовало сильно. Леонида будто бы самого накрыло грохочущим огненным шквалом и присыпало горящей землей.
Теперь ему стало понятно, почему история разведгруппы капитана Филина написана не в формате мемуаров, не от первого лица. Видимо, дальше речь шла о ком-то и о чем-то другом. Но что тогда в этих художественных записях станет связующим звеном для всех эпизодов? И кстати спросить, какого фейхоа выбран именно художественный формат? Какой смысл в других документах, если основной текст художественный, то есть, наполовину, как минимум, вымышленный?
«Сначала следует спросить, почему текст зашифрован? Простецки, как говорится – от честных людей, но ведь зашифрован. Что это за военно-секретные выкрутасы?»
Леонид вновь придвинул прошитую стопку листов с текстом и расшифровал первую строчку на новой странице.
Лирическое отступление. Явно. О чем пойдет речь дальше, пока не понять.
- Товарищ Зимин.
Леонид настолько увлекся процессом, что перестал обращать внимание на окружающую действительность. Не заметил даже, как подошла очаровательная Варвара Александровна. Вздрогнув от неожиданности, Леонид поднял взгляд и снова замер.
Сотрудница библиотеки смотрела на гостя как-то иначе. Во взгляде прибавилось тепла и улыбалась она теперь не дежурно, а почти искренне, как хорошему знакомому. Это выглядело очень мило и доставляло удовольствие, но в то же время настораживало. С чего вдруг такие перемены?
Леонид не спешил доверять окружающим. Это на плакатах и в стихах «человек человеку друг, товарищ и брат». В жизни всё несколько иначе. Эти три понятия зачастую не имеют ничего общего.
Брат есть брат, семья превыше всего, одна кровь, ему можно доверять на девяносто процентов и он порвёт за тебя любого друга и товарища, не говоря уже о враге. Другу, если настоящий, проверенный десятилетиями, можно доверять процентов на семьдесят. Настолько же от него можно ожидать поддержки, если возникнут проблемы.
Почему девяносто и семьдесят? Люди, бывает, меняются и зачастую не в лучшую сторону. На то они и люди, а не каменные изваяния.
А вот товарищу… доверия от силы на пятьдесят процентов и никаких ожиданий. Нет, это не антисоветчина, это просто жизненное наблюдение. В нем нет осуждающей нотки, всё оправданно и вполне в рамках коммунистической морали. Ведь товарищ в первую очередь заботится о себе, во вторую – о семье, в третью – об интересах государства и только после всего этого – о других товарищах. И если последний пункт не стыкуется с предыдущими, товарищ не задумываясь примет «правильную» сторону.
Применительно к текущей ситуации… не следовало путать ситуацию с проституцией, как в анекдоте про Василия Ивановича и Петьку. То есть, глупо было думать, что товарищ Варвара резко сделалась другом просто так, из внезапно нахлынувшей личной симпатии. Скорее, она приняла некое решение или получила ценное указание и теперь преследовала личные корыстные цели, либо действовала в интересах государства. Первое обиднее, второе – тревожнее.
- Слушаю вас, Варвара Александровна…