Девушка, почему-то, прыснула от смеха:

— Ты плохой насильник.

— Уж, какой есть.

— Так почему — обыск?

— Человека нам не удалось спасти.

— За это проводят обыск?

— Как видишь, — ответил Миша, пожав плечами, зажигая плиту под сковородой. «Что приготовить?» — подумал он. Яичница — не получалась — разбитые яйца уже присохли к полу, приклеив ячейки. Ещё вонять будут.

— Никогда бы не подумала. А кем же был этот человек?

— Сталин.

Девушка пискнула, грохот. Миша обернулся. Девушка упала через опрокинутый стул, халат распахнулся до самого пояса. Миша, отводя глаза, краснея, подал ей руку. Девушка воспользовалась помощью, поднялась, села на поднятый Мишей стул. Она так и не запахнулась, так и сверкая своей девичьей честью и красотой. Руки её закрывали рот, разинутый в немом крике ужаса:

— Сталин умер?

— Его убили.

Ещё крик ужаса.

— Кто? — выдохнула она, вдруг оборачиваясь грозной Валькирией.

— По официальной версии — мой отец.

Она упала бы вместе со стулом, если бы Миша не поймал. Она молчала, запахнувшись, наконец. Миша вернулся к приготовлению завтрака — сковорода уже раскалилась. Заскворчало масло, Егерь решил сделать егерский завтрак — вывалил в сковороду две банки консервированной готовой гречневой каши, что выловил из-под мойки — закатились туда при обыске.

— А кто твой отец?

— Кузьмин. Медведь.

Он не смотрел на неё, помешивая кашу. Достаточно красноречивого молчания.

— Судя по твоему поведению — убийца не твой отец? И не вериться, что Медведь способен. А кто?