— Да уж, их чутье не проведешь.

Некоторое время мы молчали. Я думала о елочных игрушках, пряниках и подарках — и о том, что невидимый мститель смог все это испортить, опорочить, исказить. Какой новый год может быть в доме, в котором окна распахнулись навстречу птицам, летящим с луны, вопящим от голода?

— Что будешь делать? — спросила я. Курт провел ладонями по лицу. Откинулся на подушку.

— Подам в отставку, когда все это закончится. Денег у меня более, чем достаточно. Буду подрабатывать консультантом, когда потребуется, и печь пироги. Интересный опыт, мне понравился.

Я невольно улыбнулась. Надо же, совсем недавно все было хорошо, спокойно и мирно. Мы пекли пастуший пирог под чутким котовьим руководством и были так близки, словно не было никаких проклятий, никакого моего желания спасти сестру, никакого брака отчаяния — а были просто хорошие люди, которые нашли дорогу друг к другу и дальше отправились по ней вместе.

А потом в этот хрупкий мир, похожий на елочный шар, ворвалось зло. Разъяренное, ненавидящее, готовое мстить за то, что мы своим теплом разрушали его планы.

Мститель привык к тому, что этот дом переполнен страданием, отчаянием и тоской. Ему это нравилось. Но пришла я — и в доме, оказалось, может появиться надежда на избавление, смех, веселые голоса и пироги. А это было ему не по душе, и он принялся наносить удары, один за одним.

— Он совсем рядом, — негромко сказала я. — Мы скоро его вычислим. Может, сегодня, может, завтра. Он это понимает, поэтому и бьет. Он нападет снова.

Курт не ответил. Он сел на кровати спиной ко мне, и какое-то время в моем мире была только эта спина под белым хлопком пижамы. Я вдруг поняла, что Курт уже знал. Что он догадался, он все понял — и теперь не знал, как ему быть дальше с этой догадкой.

Я тоже села. Дотронулась до его плеча и отвела было руку — и прикоснулась снова, словно могла как-то помочь, облегчить его боль. Курт накрыл мою руку своей, и зеленая нить, которая соединяла наши запястья, снова наполнилась рыжими искрами.

— Что это за нитка? — спросила я. Курт устало усмехнулся.

— Коллеги надели. Знак того, что я тебя контролирую, а ты не сбежишь.

— Не сбегу, — откликнулась я. Что за глупости, в самом деле? Куда и зачем мне бежать, если я не делала ничего плохого? — Курт, я…

Я осеклась, не зная, что сказать. Мне вдруг сделалось тоскливо — и под этой тоской было еще что-то: очень важное, то, чему я не могла дать названия, потому что все слова теряли смысл.

— Я тебе верю, — произнес он. — Я знаю, Кайя, можешь ничего не говорить.

— Ты знаешь самое главное. Ты знаешь, кто наш враг.

Наш враг… Кто бы мог подумать, что враги иногда соединяют сильнее, чем что-то хорошее. Возможно, потому, что хорошее надо беречь — и мы беремся за руки, чтобы не дать его разрушить.

— Да, — кивнул Курт. — Да, я знаю. Но пока у меня нет доказательств, и я лучше ничего тебе не скажу. Я думал, что он двинется в Калреман, чтобы залечить раны, которые ты нанесла ему в кондитерской — но тогда у него не было бы времени, чтобы подложить книгу. Вчера днем ее точно не было, я заходил в библиотеку и почуял бы, что что-то не так.

Калреман был тот еще райончик — и да, нашего мстителя там подлатали бы, не задавая лишних вопросов.

— Хорошо же он маскируется, — вздохнула я. Курт кивнул.