Лишь к вечеру навестил Василия усталый, измученный Петрович:

— Вася! Прости ты моих злыдней! Что утворил с машиной? Чего вывернул? Скажи! Сил моих больше нет. И мальцы извелись. Прости ты нас, — попросил хрипло.

— Когда зацветут цветы в нашем палисаднике, тогда прощу!

— Да как оживят сорванное?

— Так о чем просишь? О невозможном!

— Вась! Я властям пожалуюсь! — пригрозил Петрович.

— Иди! Я к машине не подхожу! Я — каменщик и в технике не разбираюсь. Вон у тебя приемник сломался пять лет назад, тоже меня винить станешь? А вот твоих ребят в моем палисаднике трое видели, подтвердят, когда надо, — предупредил Петровича. Тот еще с час умолял, но бесполезно. До глубокой ночи провозились ребята с машиной, так и не разгадав секрет. Сжалился над ними Андрей. Посоветовал слить бензин и выполоскать бак, залить другим бензином. Так и сделали. Машина завелась. Василий зубами заскрипел, решил отомстить Андрею за подсказку. Он хотел промучить внуков Петровича с неделю. Но не получилось.

— Погодите! Я вам еще устрою «козью морду»! — вскипел Вася. И на другой день, понаблюдав за домом Андрея, увидел, как Маринка вынесла во двор медвежью шкуру — гордость Андрея, его охотничий трофей. Женщина выбивала, чистила, пылесосила, расчесывала мех, а потом разложила на раскладушке, чтоб просохла на солнце. Сама пошла в дом. Вскоре вернулись из магазина внуки Петровича. Долго носили из багажника тяжеленные сумки. Ставили их в коридоре.

— Видно, опять сабантуй затевают. Ну, я вас повеселю! Всех разом, — вышел на крыльцо, и, незаметно став за кустом смородины, собрал шкуру и тихо вышел за калитку.

В доме Петровича слышались громкие голоса. Васька, оглядевшись по сторонам, сунул медвежью шкуру в багажник машины и тут же поспешил к себе домой — на чердак. Там из маленького окна ему хорошо было видно оба дома.

Но соседи словно заснули. Никто даже во двор не выходил, и Василий заскучал. Время близилось к вечеру. Вот и Андрей вернулся с работы, открывает ворота. Марина вышла на крыльцо встретить мужа.

— Убери раскладушку с дороги. Чего ты ее посередине двора поставила?

— А шкура где? Господи! Я ж на ней медвежью шкуру проветривала. Всю вычистила, вычесала, — заплакала баба. — Ну надо ж! Что за улица? Ничего не оставь, все сопрут, сволочи! — причитала, воя.

— Сама дура и растрепа! Кто такую вещь во дворе без присмотра оставляет? — цыкнул муж и осмотрелся по сторонам: — Кто ж спереть мог? Бомжи? Но они теперь по дачам шарят. В городе их не видно. А если свои — с улицы, то цыгане. Надо вызвать милицию. У них собаки есть, — пошел в дом.

Катерина мыла двор из шланга, когда к ней подошла Марина:

— Не видела чужих возле нашего дома?

— Нет, покуда я тут, только цыган Степка пробегал, больше никого не приметила. А что случилось?

— Украли медвежью шкуру, прямо со двора! — пожаловалась Марина.

— Вот нехристи! Вовсе совесть потеряли! — отозвалась Катерина сочувственно.

— Иди в дом, скоро милиция приедет с собакой! Хоть и не очень им верю, но все ж, — позвал на всякий случай.