Я покачнулась, корсет душил меня. Я оступилась, выпрямилась, опять качнулась… А потом полетела в душную податливую тьму.
Воскрешение
Похмелье было тугим и тяжелым.
До меня не сразу дошло, откуда взялся Филипп и что за шипучую хрень он мне дал, и почему передо мной кружится не моя комната, а его.
– Выпей, – велел он, протягивая какой-то стакан.
Я подчинилась и тут же почувствовала, как тошнота успокаивается. Филипп метался по комнате взад-вперед.
– Как тебя угораздило связаться с этим ничтожеством? Да еще нажраться до такой степени?
– Кто бы говорил? – просипела я.
– Это я отрубился или все-таки, ты?
– Мне просто не хватило дыхания, – сказала я ровно, имея в виду корсет.
– Нос, видать, заложило, – прикинул он. – Скажи спасибо, что Ральф не видел. Он бы тебя убил!
– Если я правильно помню, он выбрал тебя. Жаль он не видел, как ты бросался деньгами!
Филипп как-то странно посмотрел на меня, но ничего не спросил.
– Вчера я позвонил твоему дяде, сказал, что ты напилась и я не рискую отпускать тебя в ночь одну. Но на твоем месте, я бы слегка прочухался прежде, чем ехать домой.
Я не ответила, просматривая уведомления на мобильном.
Ксавье не звонил. То ли еще не проспался, то ли испугался, когда я вырубилась. Впрочем, его дизайнерская сумочка была все еще при мне, и я не сомневалась, что получу собственную.
За окном бушевал очередной дождь. Совсем, как в то утро, когда Филипп впервые обозвал меня сукой за то, чего я не делала. Я почему-то вспомнила, как сидела Джесс. Опухшая с похмелья, вся в потеках косметики…
– Можно душ принять?
– Можно, – он кивнул в сторону ванной. – Полотенца под… Прости, забыл.
Все было как-то обыденно и привычно. Его ванная, черный кафель, золотистые краны, пушистые белые полотенца. Мой дом был уже не здесь, но моя душа по-прежнему жила в этом доме. И было невыносимо думать, что мне придется уйти.