– Это все конечно интересно… и типа даже благородно…, но пока это только слова. А Вы обещали доказательства.

– Могу доказать. Я тебе больше скажу – могу показать. Кураторам положен… не знаю, как правильно назвать… экран… зеркало… для наблюдения за подопечными. Но учти, Саша, там возможен только вариант наблюдения в определенной точке в реальном времени, это, во-первых. И когда именно она там будет, мне точно неизвестно. У нас с Аленой есть договоренность об определенных часах, но не может человек маячить непонятно где постоянно. Сегодняшнее время «Ч» наступит в десять вечера. Повезет, увидишь. Но даже если… вернее, когда ты ее увидишь… я не хотела бы, чтоб ты пытался кидаться в общение с ней, потому что наблюдение одностороннее, это, во-вторых. И учти, ей оттуда ходу обратно нет, это, в-третьих. Поэтому сможешь только посмотреть со стороны, ни во что, не вмешиваясь, понятно?

Александр Иванович смог только кивнуть. Если это правда… увидеть, убедиться, что с ней все ладно, о большем он и мечтать не мог!

Аполлинария Венедиктовна подошла к явно несовременному предмету мебели, как же его, напряг память Лавров, а, секретер-бюро! Только этот был не с выдвижными ящичками по горизонтали, а распахивающимися как ставни дверцами, присела в кресло, отомкнула навесной замочек на крайних левых ставеньках и сказала: «Прошу!»

Первая мысль была – голография или вообще компьютерная игрушка. Или какая-то трансляция записи незнамо откуда. Почему он должен верить, что это и есть обещанное… что? Окно в другой мир? А мир за стеклом… окном… был похож на реальность. Там тоже было теплое время года, открывался вид на какие-то заросли или кусты с желтыми соцветиями, периодически шевелящиеся под порывами ветра… и не было никого. Но прежде чем он успел возмутиться, Крастовская прошипела: «Еще нет десяти!» Пришлось закрыть рот и молча созерцать непонятную растительность. А Аполлинария Венедиктовна ловко (явно не впервые!) установила вполне себе профессиональную камеру на треножнике с расчетом захвата ее объективом этого окна. Или как оно у них именуется. Минуты текли и Лаврову все больше казалось, что старушенция просто тянет время, дожидаясь, когда нагрянут предупрежденные ею сообщники, готовые нейтрализовать пронырливого участкового. Если это так… это вы, ребята, зря, ой, зря! То, что он прихрамывает, не означает, что он за столько лет все забыл. И никаких правил, на которые некоторые вроде как рассчитывают, он соблюдать не намерен. «Пинайте в пах, колите в грудь, рубите в бок! Здесь береженого лишь дьявол бережет, а профи бьется не на смерть, а на живот, и потому ему до фени твой клинок». Он уже совсем было собрался… и тут Крастовская сказала: «Есть!» и щелкнула кнопкой запуска записи.

Не соврала, ну надо же. И он увидел, как из кустов вынырнула стройная фигурка, сверкнула знакомой улыбкой и с облегчением сняла с плеча какую-то явно туго набитую не то торбу, не то мешок с веревочными лямками и перевела дыхание. Вот она, действительно живая и здоровая, действительно на своих ногах, пусть и одета в какую-то страшную домотканую дерюгу. Алена помахала рукой, а потом деловито вытащила сложенный в несколько раз лист бумаги с неровными краями и приложила… а вот непонятно, к чему она его там, у себя приложила, но камера зафиксировала написанный от руки текст. Постояв так пару минут, она снова сложила лист, убрала его в свою убогую типа сумку, грустно улыбнулась в камеру и ушла.

– Этого достаточно?

Пожалуй…, да. Он посмотрел, убедился в том, что она жива и здорова, это самое главное. Пусть у нее все там, где она сейчас, мысленно взмолился неверующий Лавров, сложится удачно. Я буду счастлив, если это так. А Крастовская, посмотрев на его широкую улыбку, неожиданно ехидно выдала:

– Что, главное, быть счастливым, и неважно, какое заключение при этом напишет психиатр?

– Именно так. Ну, что ж, спасибо, Аполлинария Венедиктовна, утешили. Пойду я…

– Не торопись, Саша, разговор есть…

И она настоятельно попросила просмотреть свежую запись вместе с ней. А когда смысл слов на показанном Аленой плакате дошел до Лаврова, он снова напрягся. А там было не просто сообщение, а буквально крик о помощи. «Обе мистрис давят напрямую. Если в течении недели я не сделаю выбор в пользу Илиенари или Алиенэри, меня могут заставить силой. Одновременно активизировалось несколько парней с тем же требованием выбора и последующим замужеством. Тетушка Полли, я сама не справляюсь».

Прочитав это, Крастовская неинтеллигентно прошипела нечто напоминающее породу домашних псинок чи-хуа-хуа. Сам Александр долго не думал:

– Я могу что-то сделать?

А вот теперь тетушка Полли развернулась и глянула на него как не просто оголодавшая, а еще и разъяренная богомолиха, у которой пытаются отнять уже обезглавленную и понадкусанную законную добычу. Лавров под таким взглядом чуть за табельное оружие не схватился.

– Ты можешь начать соответствовать своему имени, защитник[48]… как ты посмотришь на возможность перехода к ней? Да, проект предназначен только для женщин, но есть у меня одна возможность… считай, козырь в рукаве… обратной связи… правда, небыстрой… На крайний случай берегла… для себя… но, видимо, он настал.

– Эээ… а это как?

– Можно договориться. Есть там… твоя бывшая одноклассница. Вот она не откажется посодействовать…

– И кто?

– Ты должен помнить, Кира Ефимова.