Эша мутит от того, что случилось.

Он только что запустил свою сперму в дырку городской потаскушки, и хотя ему отчаянно хотелось это сделать – трахнуть женщину, любую женщину, – он представлял это совсем иначе.

Он хотел, чтобы этой женщиной была Бекка, но она постоянно отвергала его неуклюжие заигрывания. Она вбила себе в голову несуразную мысль, что до своего семнадцатилетия и последнего года в средней школе следует воздерживаться от секса. Как будто это был личный марафон на выдержку и терпение, пока регулярные ласки, объятия и поцелуи доводили Эша до белого каления.

На прошлой неделе он попытался выяснить свои отношения с Беккой в более агрессивной манере. Очередной ее отказ взбесил его. Он не может признать причину своей ярости, потому что его побуждения заперты глубоко в подвале души, где темно, как в гробу, и холодно, как в объятиях ведьмы. Они находятся там, где ему не приходится изучать их или открывать кому-либо, даже самому себе.

Уитни смеется и виляет задницей, натягивая трусики на белые ляжки. Он вытирает член и возносит немую молитву, чтобы Бекка не узнала об этом. Потому что… этого больше не случится. Это была ошибка.

Уитни неожиданно замирает и к чему-то прислушивается. Она резко поворачивается и прикрывает глаза козырьком ладони, вглядываясь в тени среди тюков прессованного сена, высоко наложенных вдоль стены амбара.

– Вот дерьмо, – шепчет она и хватает свою юбку, а потом вдруг громко говорит:

– Эй, Бакки! Я тебя ви-ижу! Ну-ка выходи из-за сеновала, гадкий мальчишка!

Эш в ужасе разворачивается и видит Бака Джонстона, стоящего в пыльной тени за тюками сена, рядом со стойлом для лошадей. Его ширинка расстегнута, и он держит в руке затвердевший член.

К горлу Эша подкатывает желчь.

Тот подвал его души, где заперты дурные вещи, широко распахивается, и в голове нарастает глухой рев.

Бак исчезает в мгновение ока. Эш смотрит туда, где видел его. Было ли это на самом деле? Действительно ли Бак Джонстон подглядывал за ними и мастурбировал, пока они трахались?

Уитни продолжает одеваться.

Уличные звуки врываются в амбар вместе с запахами и с ощущением внешнего мира, который вращается за пределами тускло освещенного амбара. При мысли о Бекке Эша настигает короткий приступ паники.

– Ты видела, чем он занимался? – шепчет Эш Уитни.

– Извращенец, – говорит она, застегивая пуговицы джинсовой куртки на своей объемной груди. – Наверное, он забился в угол, чтобы додрочить.

Уитни протягивает руку и гладит Эша между ног, потом выпрямляется и одаряет его слюнявым поцелуем. От ее шепота в его ухе веет теплом и запахом пива:

– Ты хорошо трахаешься, Хоген.

К откровенному ужасу Эша, его член снова выпрямляется под давлением ее ладони. Уитни мурлычет, довольная его реакцией, и кричит, повернувшись в темное нутро амбара:

– Хочешь снова увидеть, как он входит в меня? Эй, Бакки-бой, Жирный Бакки, которого никто не хочет трахать!