Алекс развернулся и вышел из комнаты. Я же застыла, совершенно не понимая, как меня так могли провести и что мне теперь делать. Внезапно резкая боль сотнями игл пронзила мой мозг, я охнула, схватилась за голову и рухнула как подкошенная. Боль не утихала. Как я ни старалась сдержать крики, мне это не удалось. Так же внезапно все закончилось. В комнату снова вошел Алекс.

— Я что неясно выразился, пятнадцать метров! — Он засмеялся и снова куда‑то направился.

— Не пойду, — решила я, и, соответственно скоро вновь корчилась от боли. Меня хватило минуты на две. Потом я на карачках доползла до двери, боль утихла. Я облегченно вздохнула и потеряла сознание.

В себя пришла от потока воды, обрушившегося мне на голову.

— Вставай, тварь, — рыкнул Алекс, — мне что, весь день тут тебя дожидаться. Пойдем, покажу твою комнату.

Он вновь стал удаляться. Сообразив, что сейчас вновь нахлынет боль, я встала, что далось мне с большим трудом, подняла свой мешок, прихваченный в небесной империи и поплелась за ним.

Если в комнате, куда я первоначально попала, не было никого, то теперь меня окружили люди. Одни просто презрительно морщили носы, другие тыкали пальцами и даже пытались сказать мне вслед что‑нибудь, на их взгляд, обидное. После первых десяти минут блуждания по залам дворца, я просто перестала обращать на них внимание. Да и было им, если честно признаться, над чем так потешаться: взъерошенная, в разорванном платье, с фингалом в пол лица девица семенит вслед за королем, который в ее адрес только презрительно хмыкает. Захочешь — комичнее сложно представить. Для всех, но не для меня.

Пыльная комнатка два на два метра с небольшим зарешеченным окном, больше похожим на маленькую форточку, примыкала к его покоям, и вход в нее был через спальню Алекса. Здесь стояла узкая лавка и стул. Другой мебели не было. Дальний угол был отгорожен ширмой и за ней находились удобства.

— Нравится? — усмехнулся Алекс. — Все для тебя, родная.

— Долго готовился? — не удержалась я от ехидства. Он молча вышел, запер комнату и я услышала его удаляющиеся шаги. «Вот, гад!» — только и успела подумать, прежде чем меня опять скрутила боль.

Через пару минут Алекс вернулся.

— Ты еще чего‑то не поняла? — спросил он. — Говорить будешь, только когда я позволю, иначе вообще уеду куда‑нибудь… на сутки.

Он смеялся, а мне так хотелось залепить по этой роже чем‑нибудь тяжелым. Весь день я бегала за ним по пятам или сидела под какой‑нибудь дверью, где шло совещание. Вечером, ужиная в совершенном одиночестве, он кинул мне горбушку хлеба. Я ее стойко проигнорировала. Позже, совершенно вымотанная всеми событиями и болью, я с трудом дошла до своей кровати и заснула.

Проснулась я от боли. Видимо мой мучитель опять куда‑то направился. Я попыталась встать и не смогла, комната кружилась перед глазами, а все еще бьющая по мозгам боль вообще делала задачу не решаемой. Я уже опять была готова отключиться.

— Эй, собачка! — вдруг гаркнул Алекс у меня над ухом. — Что‑то ты долго спишь!

Я поняла, что боли больше нет, и поднялась.

— У тебя две минуты привести себя в порядок. А потом я ухожу.

Никогда так быстро я не умывалась и не расчесывалась. Мое платье, а я в нем и вырубилась вчера, было больше похоже на тряпку. Порывшись в мешке, где вчера побывали любопытные носы всех охранников короля, я вытащила простенькое сиреневое платье, переоделась и вышла к Алексу.

— Слишком хорошо для рабыни выглядишь… — он скептически осмотрел меня. — Ничего, еще пара дней и все твои наряды закончатся. А знаешь, ты ведь можешь заработать послабление режима. Ну, например, если будешь купать меня по вечерам, спинку мне тереть… Ты подумай, день долгий.

После завтрака, а мне его опять предложили есть с пола, от чего я отказалась, Алекс заперся в своем кабинете. Я осталась в коридоре. Сначала стояла, потом ходила (ошейник позволял сделать три — четыре шага), потом села прямо на пол, благо он был устлан мягким ковром, положила голову на руки и задремала.