— К Герзигу этому, будь он неладен. Что вы, говорю, над человеком измываетесь, лекарства не даете? А он только рукой махнул — не твоего ума, мол, дело. Так и ушла ни с чем… Навестили бы вы Андрей Андреича, сказали бы чего по-доброму.
— Лечить его не обещаю. И навещать времени не будет. А Герзигу прикажу, чтобы кормил. — Я услышал шум машины, которую подогнал Франц, и сказал: — Пора тебе, Любаша.
Она встала, протянула лопаточкой руку и чуть слышно попрощалась:
— До свидания, Сергей Иваныч.
Я обнял ее. Она зажала рот платочком и выбежала.
30
К счастью, времени на то, чтобы скучать, у меня не оставалось, все оно было заполнено поисками действительного убийцы Терезы. Уверенность Стефана в невиновности Буланова овладела и мной. Найти и разоблачить преступника, восстановить у содлакцев веру в доброе имя советского солдата, избавить Буланова от грозившего ему трибунала — только об этом я и мог думать в те дни.
Мысль о возможной провокации пришлась по душе многим, и добровольных помощников набралось у меня больше, чем нужно было. Полицейских мне приходилось сдерживать и одергивать. Подогретые страстными речами своего начальника, они готовы были разворошить весь город и видели убийцу в каждом человеке, хоть чем-то вызвавшем их подозрение. То и дело приводили они нового «провокатора», который при первой же проверке оказывался ни в чем не повинным человеком.
Чем глубже мы вникали в подробности происшествия, тем больше возникало трудных вопросов.
Стефан побывал у родственников Терезы, просидел с ними целый вечер и вернулся оттуда полный новых сомнений.
— Прежде всего, — докладывал он мне, — о письме мужа. Нашли его, как ты помнишь, в сумочке Терезы. Из него ясно, что оно было последним, но не единственным. Муж пишет, что послал уже несколько писем, и удивляется, почему не получает ответа. Тереза рассказывала родственникам, что никаких других писем она не получала и это, последнее, пришло с большим опозданием. Пришло не по почте. Привез его крестьянин, который возил в клинику молоко. Письмо ему вручил сам Нойхойзер и попросил доставить семье.
— Нашел крестьянина?
— Нашел. Подтверждает, что видел Нойхойзера, что солдат выглядел здоровым и с большой любовью говорил о жене, о детях.
— Он не спрашивал, почему Нойхойзер не посылает письмо почтой?
— Это ему сам Нойхойзер объяснил. Сказал, что письма по почте не доходят, потому что там конверты, надписанные по-немецки, выбрасывают. Узнал он это от Герзига.
— Было такое, — вспомнил я одну из первых выслушанных мной жалоб.
— Было-то было, но странно другое. Я справлялся на почте и узнал, что письма из клиники в это время вообще через почту не проходили. Раньше их приносила медицинская сестра, а после того как гитлеровцы удрали, письма от раненых поступать перестали.
— Как же перестали? Нойхойзер-то писал. И не он один, наверно.
— По этому поводу я допрашивал Герзига. Он только сказал, что никогда почтальоном не работал и ничем мне помочь не может.
— А этот, который молоко возил, больше Нойхойзера не видел?