Всё дальнейшее воспринимала с трудом. Ильдиго вызывал в свидетели Мерседес, Кейт Брит, Марка, Сид Васкес, Энди Джонса, мужа Эммы Робертс, жену убитого охранника.

Вельдосо использовал ещё и своих: Кастер, Андрес, родители Габриэль, наёмники Лимы, которых обезвредила полиция при облаве, психотерапевты из Мехико и Бостона, Джон Майерс.

Чем дольше тянулось заседание, тем больше натягивались мои вены. Живот крутил страх.

— Вам слово подсудимый, — судья посмотрел на него.

Чейз поднялся, нашёл меня, слегка улыбнулся. Оглядел зал, судью и присяжных.

— Вам мне нечего сказать, в чём виноват уже сознался, в чём нет — не доказали, — бросил взор на Ильдиго. — Я только ей хочу многое сказать, — посмотрел снова на меня. — Спасибо, родная. Твоя любовь воскресила меня, подарила сердце. Пусть это было недолго, но я уйду с счастливой грустью. Прости меня, за всё, что натворил и за что не смогу сделать. Я люблю тебя.

— И я тебя люблю, — произнесла одними губами, тресясь от нервного перенапряжения. Внутри всё клокотало, ком душил в горле.

Кастер гладил ободрительно по спине, потирал руку.

— Присяжные удаляются в комнату обсуждения, для вынесения окончательного приговора, — удар молотка.

Двенадцать вершителей моего счастья поднялись и прошествовали за приставом.

— Чейз, — нервы сдали окончательно и я рванула по рядам к мужу. Останавливать беременную женщину не имело ни смысла, ни гуманности.

Он протянул руки сквозь прутья, заключил в объятия. Жадно поцеловал.

— Родные мои, — шептал он, целуя меня и живот.

Я уже заревела не таясь, и утопила пальцы в его волосах.