– И все-таки мне кажется, что они должны выполнить свое обещание сохранить нам жизнь в обмен на сотрудничество с ними.
– Ты наивна, как дитя. Это же большая политика и большая война. Здесь можно обещать все, что угодно, чтобы перетянуть на свою сторону врага.
Вдруг Шилова как-то странно посмотрела на Таврина и заговорила нерешительно, дрожащим голосом:
– Петя, я хочу тебе сказать…
– Что? Что случилось? – встревожился Таврин.
– Я… б-была беременна…
– Что значит – была? – нервно спросил Таврин.
– Помнишь, на прошлой неделе я день отсутствовала, а потом еще два дня плохо себя чувствовала?
– Ну да, мне сказали, что у тебя вдруг резко подскочило давление, и необходимо было для обследования положить тебя на день в больницу.
– Да, меня действительно на день положили в больницу, но для того, чтобы сделать аборт.
– И ты согласилась?
– А у меня никто согласия и не спрашивал.
Таврин в бешенстве стучит кулаком по росшему рядом дереву.
– О, сволочи! Не-на-ви-жу!
– Успокойся, Петя, – Шилова гладит его по руке, успокаивая. – Ничего не поделаешь. Значит, не судьба.
Они обнимаются, и на глазах у обоих появляются слезы.
9
Январь 1945 года. Окраина Берлина.
Ставший уже оберлейтенантом СС губастый Вилли ехал на своем «Мерседесе» в кабаре-кафе фрау Зайферт. У него было срочное сообщение в Москву, которое он, как всегда, спрятал в коробке дорогих французских духов. В небе кружились мелкие снежинки. Было довольно морозно. Однако в одном квартале от кабаре его остановил эсэсовский патруль. Вилли затормозил и, опустив стекло на дверце, стал ждать в тревожном предчувствии. Через полминуты к машине подошло двое патрульных – штурмфюрер и обершарфюрер СС. У обоих – автоматы на изготовку.
– В чем дело, штурмфюрер? – Вилли выглянул в окошко. – Мне нужно срочно проехать.