— Голодные, как бобики? Ничего, в аккурат к обеду подоспели… А пока располагайтесь. Вот ваши койки и рундуки.

Бачковые принесли обед. Моряки с чашками, ложками расселись за столами по боевым частям. Молодые, мы то–есть, стесняемся, побаиваемся усатых, серьёзных подводников со старшинскими нашивками. Но те подталкивают к столу.

— Давайте, парни, смелее…

На столе — глаза разбегаются: белый хлеб, сыр, масло, консервы, плов, борщ, компот, печенье, галеты…

А самое главное — никто ничего не делит, как в учебном отряде. Наливай борща, сколько хочешь. Бери хлеба, сколько хочешь. Набирай в чашку плова, сколько хочешь.

— Ешьте, парни. Мало будет — бачковые за добавкой на камбуз сходят. Наваливайтесь!

Ну, мы навалились! За весь учебный год в учебном отряде подплава, за муторное плавание на «Балхаше» оторвались на борще, плове, сардинах, на компоте с печеньем!

Откинулись на койках: ух! Объелись с жадности. Обожрались, как дурни на поминках. Животы пораздуло.

Старшины смеются, чашки подпихивают, пачки с печеньем подсовывают:

— Рубайте, не стесняйтесь. Сами такими были, знаем…

После обеда — сон–час.

Виктор Деревягин, командир отделения электрооператоров, забираясь в койку, зевнул, пробормотал со смешком:

— После вкусного обеда по закону Архимеда полежать надо часок, чтобы жирок на пузе завязался.

Упал и тотчас захрапел. А мы, сытые как столовские коты, поднялись на верхнюю палубу плавбазы, откуда хорошо видна бухта, корабли у пирсов, дома на берегу. Бухта до недавнего времени называлась Тарья, но переименована в честь географа, исследователя Камчатки Степана Крашенинникова. Посёлок Лахтажный из полутора десятка панельных пятиэтажных домов для офицерских семей. Памятник Герою Советского Союза Николаю Вилкову рядом с матросским клубом и рубка подводной лодки — памятник погибшей в годы войны Л-16.

Плавбаза «Нева» — 1912‑го года постройки, некогда — суперлайнер Трансбалта, а ныне плавказарма экипажей подводных лодок–ракетоносцев. Об этом я узнал от мичмана–сверхсрочника, безделья ради размотавшего удочку. Сделав несколько лёгких, коротких рывков, мичман быстро начал сматывать лесу, размашисто выхватывая её из глубины. На крючке болталась большая ленивая камбала. Мичман снял рыбу с крючка, швырнул в воду.

— Плыви, родная! Мне ты не надо. Мне важен сам процесс…

Он посмотрел на часы, смотал удочку, похлопал меня по плечу.

— Вот здесь тебе и служить, парень! Родине и флоту советскому! Счастливо! Не опоздай на построение экипажа.

И, уходя, подал широченную, как та камбала, ладонь.

— Мичман Гусаров, боцман сто тридцать шестой.