— А ну, вызови старшину роты Загнибородина! Срочно! — напустился на часового запыхавшийся камбузник. Тот поднял телефонную трубку:

— Дневальный! Мичмана Загнибородина срочно на выход!

Пришёл Загнибородин.

— Що тоби треба, Нечипорук?

— Твой курсант только что у меня бочку пожарную украл…

Загнибородин удивлённо вскинул брови:

— Шо казав? Бочку?! Оце на хрена курсанту здалась твоя бочка? Ему дивчину гарну, молодэньку, чи горилки где пошукать… То я разумию. На кой ляд ему бочка? Кажи мени!

— Да не курсанту, а тебе, старому хрычу моя бочка сподобилась, — взбеленился Нечипорук. — Верни бочку!

— Нема у мене ни якой бочки! Мени гроб цинковый куда ни шло, а бочка совсем не надобна. Часовой! Ты бачив, яку бочку притаранил курсант?

— Никак нет, тащ мичман, не бачив, — не моргнув глазом, ответил часовой.

— Вин не бачив, — развёл руками Загнибородин.

— Да пошёл ты… — послал камбузник седого ветерана флота туда, куда ходить нашему брату не годится. Плюнул с досады, и ругаясь матерно, вычурно, с полным набором терминов парусного флота, где словечки вроде: «якорь в задницу, здохнуть на рее» были самыми безобидными, тяжело дыша, удалился.

На вечерней поверке мичман Загнибородин объявил мне благодарность. «За образцовое выполнение особого задания командования», — так он выразился.

Без хохота, конечно, не обошлось. И без «хвотограхвирования».

— За смех у строю — два наряда вне очереди преступничкам Полищуку и Медику. Роте — отбой!

И как всегда скучный, хмурый, молча в баталерку удалился.

Холодный ветер хлопал жестью на крыше. В кубрике, в синем свете плафона, накрывшись тонкими байковыми одеялами, спят курсанты. До подъёма ещё два часа. Самое сладкое время сна и приятных сновидений. В баталерке, на кушетке примостился старшина роты мичман Загнибородин. Припозднился на службе старый военмор. Не пошёл домой, в пятиэтажку — «хрущёвку», что притулилась у подножия сопки Дунькин пуп. Заночевал в роте. Привычно подоткнул под голову матросский бушлат, сбросил с усталых стариковских ног носки и хромачи, накинул на себя шинелишку и захрапел.

Может, снилась бывалому моряку его подводная лодка с красными звёздами на рубке — по числу потопленных вражеских кораблей. На ней он прошёл всю войну в штормовом Баренцевом море. Ходил в торпедные атаки, топил фашистские суда. Высаживал десантников, стоя по грудь в ледяной воде и придерживая сходню, чтобы не замочить идущих в бой североморцев.

Может, сотрясали его во сне взрывы глубинных бомб. От них в отсеках лопались плафоны, в кромешной темноте хлестала из пробоин вода, едкий дым пожара раздирал грудь, жёг глаза.

А может, снилась ему Нина. Не ворчливая, толстая лифтерша, из–за которой не всегда хочется идти домой. А та, молодая Нина, ещё не располневшая, розовощёкая, с небесно–васильковыми глазами официантка из офицерской столовой. Кто знает, что снилось старому моряку–подводнику в те предутренние часы?