Вечером нас построили во дворе гауптвахты на прогулку строевым шагом. Я очень переживал о содеянном проступке, но то, что увидел там, настолько развеселило, что и по сей день не сожалею о том аресте. Взводы заключённых под стражу нарушителей воинского порядка стояли на месте и громко хлопали ладонями по шинелям с громким криком: «А р-ряз! А р-ряз! А ряз, два, три-и…! Хлопки напоминали чёткий шаг по асфальту двора, обнесённого высоким забором. Смешно было лишь одному мне как новичку. Остальные с серьёзными лицами спокойно изображали шаг, оставаясь на месте. Мичман Раков сидел в кабинете и слушал через решётки рапахнутого окна, как здорово маршируют его подопечные. Раздалась команда:

— По самолётам!

Все бросились к деревянным топчанам, выставленным на улице для просушки, вмиг расхватали их, разошлись по камерам. Пока я размышлял, что к чему, мне достался самый разбитый топчан. Я взял его подмышку и последовал за всеми. После принятия баланды из пшённого супа, чёрного хлеба и несладкого чая в камере началось представление. Всеми рулил главстаршина, из–за которого я и очутился в компании завсегдатаев этого исправительного заведения. Для началы из старожил избрали «прокурора, судью, адвоката и палача». Судьёй, понятно был главстаршина. Он строго спрашивал вновь прибывших, указывая на окошечко в двери.

— Что это?

— Глаз Джаги!

— А кто Джага?

— Мичман Раков!

— Зачем решётки на окнах?

— Чтобы девушки цветами не забросали.

— А что такое самосад?

— Табак…

— Ну и дурак! Самосад — это картошка, которая кучей взошла на огороде Джаги Ракова. Он арестантов пригнал на свой огород, попросил их помочь ему посадить картошку. Они землю вскопали, посреди яму вырыли, семена в неё зарыли. Взошла картошка кучей. А тех арестантов след простыл — дембельнулись. Ищи ветра в поле.

— Кто такие «люди в белых халатах»?

— Врачи?

— Дурак!

— А-а, продавцы!

— Совсем дурак! И не просто дурак, а дурак, дура–ак… Люди в белых халатах это — санитары с медсанчасти. Надев противогазы, они приловили на сопке жену Джаги и поимели её. И она потом никого не могла узреть на лицо.

— Не знает — двадцать банок ему врубить! — требует «прокурор» — сиплый матросик с пропитым лицом.

— Прошу сбавить до десяти, — «защищает адвокат» — краснощёкий солдат–ефрейтор с буквами «ТФ» на чёрных погонах. — Подсудимый правильно ответил на первые вопросы.

— Добро, — соглашается «прокурор». Врубить десять банок и двадцать пять гавок на лампочку. — Палач, исполняйте приговор!