Рабочий день прозвенел мимо. Тело автоматически двигалось, а разум – смешно вспоминать, какую речь про единение тела и разума я толкнула Паше! – был подключен к другому источнику питания. Уже на выходе я с трудом заталкиваю одно во второе и деревянными шагами покидаю здание. У меня осталось четыре дня, нужно успеть.

А потом, на углу сгоревшего торгового центра я увидела его. Не человека с депрессией, являющего моей целью, а человека странного, для которого целью стала я. Я двигалась, потеряв живой контакт с внешним миром, когда навстречу мне поднялся мужчина. Вроде секунду назад его еще не было, а тут – бац – идет как ни в чем не бывало, расслабленно щурясь на солнце. Я почти отвела взгляд, когда он уставился на меня, затем вдруг облизнулся и погладил живот. И прошел мимо.

Меня пробрал мороз. Вот так, средь бела дня, встретить на улице убыра, которым пугала бабушка! Старые как обещание начать бегать по утрам жесты не оставляли сомнений – этот тип видел во мне свой обед. И, вместо того, чтобы бежать от него подальше, я разворачиваюсь – прохожие шугаются как застигнутые врасплох голуби – и иду строго за ним.

Мужчина не подозревает о слежке. Он плывет подобно линкору, ступает мягко, что удивительно для его несколько большого грузного тела, возвышается над среднестатистическим прохожим на полторы головы, раскидывает щупальца глаз далеко вниз. Ищет кого-то. Тело его чуть заметно колыхается, как крепкое дерево на сильном ветру – такое ощущение, что его обтекают невидимые глазу воздушные потоки из другого мира. Голова у него маленькая, несколько узкая для расширяющего к талии телу, ноги коротковаты и плотны. На нем светлая клетчатая рубашка с коротким рукавом – такие продаются на каждом русском рынке – и темные креповые брюки. Руки несколько длиннее, чем следует, пальцы, насколько я могу рассмотреть – ибо они никак не придут в состояние покоя – широкие и сильные. Такими удобно отрывать жертве голову и запихивать ее в рот, который ради такого случая – о, я уверена, – может распахиваться до самого живота. Добродушно улыбаясь и уступая спешащим дорогу, упырь гуляет по городу.

Какого черта, спрашивается, я иду за ним?

Я начинаю терять терпение. Упырь большой, он выделяется и не поворачивает головы, поэтому следить за ним проще простого. Мне не надо прятаться за мусорными ведерками и прикидываться плакатиком на рекламном щитке, остается просто топать за ним след в след. Мы растягиваем шеи перед роскошным дворцом с вывеской над колоннами «Все по 29», любуемся на свои искаженные фигуры в отражениях витрин огромного торгового центра, колем свой взгляд о высокие шпили банка, разбиваем о свое лицо капли воды из фонтана, щекочем ноздри возбуждающим запахом жареного мяса. Обходим полных достоинства продавщиц весенней зелени, точим ноги о сколы асфальта и вдруг теряемся в лесопарковой зоне. Как в фильмах-фэнтези: асфальт, щебень, тротуары, бешеное движение – и внезапное зеленое море, накрытое щебетом птиц. Я подбираюсь, упырь теперь шагает быстрее. Минут пять мы кроем узорами из собственных следов лабиринты парка, выходим на беговую дорожку. Навстречу нам бегут трое: двое рослых парней, на некотором отдалении от них – миниатюрная девушка Упырь пропускает парней, но когда с ним равняется девушка – он замирает. Находясь за его спиной, вижу только острый изгиб его локтя – гладит живот. Меня накрывает холодком. Я провожаю ее глазами. Невысокая, чуть полноватая, запыхавшаяся, но, видимо, есть в ней что-то особенное, раз среагировал именно на нее – скольких мы уже пропустили? Блондинок, брюнеток, рыжих, высоких, низких, подтянутых и не очень – а выбрали ее. Она не удостаивает его взглядом, но он – к моему замешательству – даже не поворачивается ей вслед.

Полчаса спустя мы выходим на трассу. Этот резкий обратный переход превращает происходящее в жуткий сюрреализм. За два часа мы обходим не менее четверти города, подобное повторяется еще два раза. Я не могу понять, чем руководствуется каннибал, всякий раз, когда мне кажется, что я уловила его принцип, следующая девушка разбивает его в пух и прах.

Потом он ускоряется. Вроде двигается так же, но шаг теперь стал шире, из-за чего между нами возникает отрыв. Я прибавляю ходу, и тут в первый раз теряю его из виду. Мы на площади, кругом разноцветные флаги, цветы, одежда, вывески, и в этой картине, на которую уронили палитру, он просто растворился, затерся среди пестроты. Я делаю шаг влево, вправо, оборачиваюсь – и успеваю заметить знакомые клетки. Рвусь вслед за ними. Они прыгают, растягиваются, сжимаются, усмехаются, прячась за широкими спинами. Я убила на них четыре драгоценных часа, и я не могу позволить, чтобы они пропали впустую, упырь обязан, черт его дери, отчитаться за каждое потраченное на него мгновение, поэтому, расталкивая гуляющих и не думая более о маскировке, бегу за ним. Клетки скакнули влево, колыхнулись у стен палатки и нырнули вниз по лестнице. И я выбираю этот момент, чтобы споткнуться и упасть.

Когда я встаю, упыря уже и след простыл. Хромаю к лестнице на стадион, где видела его в последний раз, но там его уже нет: отсюда в две стороны расходятся парковые дорожки, которые, в свою очередь, рассыпаются на кучи других. Для того, чтобы оббежать их, понадобится оставшаяся часть дня. Из упрямства я скатываюсь вниз и хромаю наугад, выискивая маленькую голову на огромном теле, но везде стандартные физиономии на стандартных шеях, фиксирующие на мне стандартные гляделки, и ни один из них не складывает губы в нестандартной улыбке и не гладит выпирающий живот.

– У вас кровь, – говорит один стандартный прохожий.

Да, у меня разодрано колено.

– Я тут за знакомым бежала. Вы не видели его случайно? Он такой высокий, в рубашке такой белой, клетчатой. И очень высокий. Не видели?

Он с сомнением качает головой.

– Неа, таких не видел.

– Ясно, спасибо. Что ж, буду его дальше искать.

– Может, помочь?

Этот парень хочет мне понравиться. Он один, явно пришел сюда с кем-нибудь познакомиться. Мне не нужны стандартные прохожие, мне нужен мой упырь, я купила его за четыре часа, я требую его здесь и сейчас. Я сама его съем.

Какого хрена здесь столько ступеней? Это зона отдыха или площадка для спортсменов? Как нормальному человеку здесь гулять, если один только спуск до стадиона и нижней смотровой площадки занимает десять минут? Скамейки можно было расположить в правильной последовательности, не раскидывать их как попало. И увеличить их количество в два раза. Утроить. И ввести ограничение по времени. Не сидеть на одной скамейке больше двух минут. Чтобы и у других была возможность примостить на них свои зады. Бесит. Можно подумать, некоторые приобрели абонемент на сидение. Клеток не видно. Блондинка в белых шортах и черной майке преграждаем мне пусть своей палкой для этих чертовых селфи. Я так и вижу, как вырываю эту штуку из ее рук и опускаю на ее затылок. Потом еще раз. И еще. Вид собственной крови вызывает во мне возбуждение.

Я выжимаю со скамейки парочку, достаю лейкопластырь, леплю на рану. Больно. Очень больно. Кровь пропитала тонкую ткань светлых брюк, съела белый обработанный антибактерицидным раствором квадрат, съежилась и затвердела. Дома будет очень больно отдирать брюки от кожи. Я наклоняюсь так, что волосы занавешивают все лицо, и реву. Плакать тихо не получается, поэтому рыдаю в голос. Помощь больше никто не предлагает, сквозь свисающие космы замечаю, как меня обходят стороной. Это дает мне дополнительный стимул пожалеть несчастную себя и продлевает мой концерт еще на пару лишних минут.

Клетки потеряны. Остаток дня пропал вместе с ними.