Он провожал Спасаломскую и Шешеля до порога, распахнул перед ними двери, подождал, пока они выйдут, вышел следом и смотрел, как они садятся в авто, трогаются с места, и не уходил, даже когда авто скрылось за поворотом и затих звук двигателя.

Он все время повторял «счастливчик, счастливчик», а с лица его не сходила грустная улыбка.

В авто Спасаломская отобрала у Шешеля кольцо, которое тот так и не снял с пальца. Расставался он с ним неохотно, успев к нему привыкнуть за несколько минут.

– Ничего, – сказала Спасаломская, – я тебе его скоро верну. Тогда уж ты с ним не расставайся, не снимай, а то потеряешь – это плохая примета. А пока я дам тебе свое кольцо.

На палец, даже мизинец, оно не налезало. Пришлось положить его в карман куртки. Шешель не мог не то что любоваться им, но и пощупать до тех пор, пока они не подъехали к церкви, располагавшейся в двух кварталах от ювелирного.

На ступеньках, подогнув под себя грязное рваное одеяло, спал нищий. Он не проснулся, даже когда Шешель бросил в шапку, которую нищий положил возле лица, монетку. Она не звякнула. Значит, в шапке оказалась первой, а может, просто не попала по другим монеткам.

Двери церкви были закрыты. Шешель легонько заколотил в них. Дерево отзывалось глухо, точно не хотело просыпаться. Нищий заворочался, что‑то промычал, то ли во сне, то ли уже начиная пробуждаться, переменил позу, перевернувшись на другой бок, а потом, когда Шешель, уже не таясь, посильнее ударил по двери и крикнул в щель между досками: «откройте, пожалуйста», нищий сел, стал протирать пальцами слипающиеся веки.

– Чего шумите? Перепугаете всех, – недовольно сказал он, уставившись на Шешеля, потом на стоящую за ним Спасаломскую, – вам, может, помощь нужна? – тут же переменился он в тоне.

– Да, нужна, – сказал Шешель, продолжая сокрушать дверь.

Нищий разглядел невесть откуда взявшуюся у него в шапке монетку. С небес, что ли, упала? Но разгадка была более приземленной. Он догадался, откуда эта монетка.

Чуть отвлекшись, Шешель и не заметил, что дверь начинает поддаваться, но он не смотрел на нее и занес кулак для очередного удара, и если бы не повернул вовремя голову, то угодил бы прямо по лицу священника. Тот щурился, и отпрянуть точно не успел бы он.

– Что вы шумите? – недовольно спросил он, покосившись вначале на Шешеля, который остановил кулак в нескольких сантиметрах от его лица.

Шешель кулак отдернул, разжал и пробовал изобразить какой‑нибудь приветливый жест, а на лице улыбку, но священник в конце концов перевел взгляд на нищего, словно у него хотел получить ответ на интересующий его вопрос.

– Мы хотим обвенчаться, – сказала до сей поры ничем не проявившая себя Спасаломская.

– Не могли бы вы прийти утром, – сказал священник, нехотя отводя взгляд от нищего на голос, но как только он увидел Спасаломскую, то замолчал, удержал в себе остаток фразы. – Проходите, – посторонился, пропуская Спасаломскую и Шешеля, и добавил после небольшой паузы, обращаясь к нищему, – и ты тоже.

«Да, да, как можно тянуть с этим», – шептал он себе под нос, закрывая дверь, чтобы свет с улицы, сочащийся из посаженных вдоль мостовой фонарей, не мешал ему, не смешивался с огнем, танцующим на кончиках свечей, и чтобы внутрь церкви не врывался суетный вечер. Или он только думал так, ничего не произнося вслух.

Свод оказался куда выше, чем можно было бы предположить, смотря на церковь снаружи, будто какие‑то оптические приборы скрывали ее истинную величину.

У Шешеля не было времени оглядываться по сторонам, потому что священник сразу же повел их к алтарю.

Полумрак был насыщен запахами воска, дыханием людей, которые приходили сюда со своими печалями и радостями на протяжении всего дня, а ветер все еще не успел развеять воспоминания о них.