Книги
Русская идея от Николая I до Путина. Книга IV-2000-2016
А власть что же? На ее глазах подрывают основы, а она молчит? То, что Иосиф не мог объяснить это иначе, чем чародейством, понятно. Все-таки XV век, Средневековье. Но то, что никакого другого объяснения не находят поведению власти и в XX веке обескураженные историки церкви (все как один, конечно, на стороне Иосифа), уже, согласитесь, странно.
Сошлюсь лишь на крупнейшего из них Антона Владимировича Карташева. Казалось бы, член партии Народной свободы, министр Временного правительства после Февраля, уж для него-то слово «либерал» не должно было служить синонимом слова «чародей». Но и он туда же. Чародея усмотрел в великом дьяке, министре иностранных дел Ивана III Федоре Курицине, которого, впрочем, как и все его коллеги, презрительно окрестил либералом. Но вот Карташев: «Странный либерализм Москвы проистекал от временной “диктатуры сердца” Ф. Курицина. Чарами его секретного салона увлекался сам великий князь и его невестка, вдова старшего сына Елена Стефановна. Лукавым прикрытием их свободомыслия служила идеалистическая проповедь свободной религиозной совести целой школы заволжских старцев [нестяжателей]». Гласность, стало быть, ничем, кроме «прикрытия», «чар» и «лукавства» объяснить не могут и современные апологеты фундаменталистского иосифлянства.
Для того я, собственно, это и пишу, чтобы убедить сегодняшних своих единомышленников, что никакого «тысячелетнего рабства» в прошлом России не было, что не я придумал «Европейское столетие России». Не верите мне, поверьте им, тем. кто никак уж не заинтересован в признании, что в ХУ-ХУ1 веках, на самой заре российской государственности, перед нами была живая европейская страна — не только без крепостного рабства, но и с открытостью миру, и с гласностью. Более того, сейчас мы увидим, что была эта страна еще и способна к политическому развитию.
Свидетель — Монтескье
Если верен его классический афоризм, что «там, где нет аристократии, там нет и монархии. Там деспот», то в России, о которой я сейчас пишу, аристократия была. И не та, рабовладельческая, и, следовательно, полностью зависимая от власти, что возродилась после опричного погрома, но подлинная, т. е. способная реально ограничивать произвол власти.
«Да, не было политического законодательства, которое определяло бы границы верховной власти, — писал в «Боярской думе» В. О. Ключевский, — но был правительственный класс с аристократической организацией, которую признавала сама власть». «И она, эта Дума, — подтверждал С. Ф. Платонов, — была и правоохранительным, и правообразовательным учреждением». «Конституционным, — добавлял Ключевский, — учреждением, но без конституционной Хартии». Так и нигде в тогдашней Европе, кроме Англии и Венгрии, не было у аристократии такой Хартии. Да и не могло ее быть: повсюду была абсолютная монархия, что, впрочем, никак не мешало аристократии реально ограничивать произвол власти. Я назвал в трилогии такие ограничения власти «латентными», т. е. точно такими же, как в Московском государстве. Но самое интересное начиналось дальше.
В 1550 году «правительство Примирения» во главе с Алексеем Адашевым добилось внесения в Судебник статьи 98, юридически запрещавшей царю издавать законы «без всех бояр приговору» (в трилогии назвал я эту статью с излишним, быть может, драматизмом московской Ма^па СаНа). Это, впрочем, и впрямь был гигантский политический прорыв: конституционное учреждение — на Руси! — обрело
Мы не знаем — и никогда уже не узнаем-что произошло при дворе в это роковое десятилетие. Ясно лишь, что борьба между нестяжателями и иосифлянами, на равных входившими в «правительство Примирения», была жестокой. Оно ведь и возникло-то на волне массового народного волнения в конце 1540-х, сильно испугавшего молодого царя. И мандат его был — примирить всех со всеми. Но не получилось. Борьба продолжалась и внутри правительства, и на Соборе. Сначала верх взяли нестяжатели. Свидетельство тому — Великая земская реформа 1550-х. Монастырское землевладение оказалось под смертельной угрозой. И иосифляне пошли ва-банк: подготовили переворот. Рассчитывали, видимо, что контрреформа спасет их земное богатство.
Отчасти они просчитались — вырастили монстра: церкви суждено было невиданное унижение. В этом смысле победа их оказалась пирровой: не пощадила их опричнина. Но в принципе расчет был верен, монастырские земли были спасены.
Возвращаясь в сегодня
Что дают нам сегодня, однако, все эти средневековые перипетии? На первый взгляд, ничего. И это тотчас станет понятно, едва мы вернемся к диалогу наших современников.
М.Ш.: Терпеть? Опять терпеть?.. А если ты не хочешь терпеть и вымирать? Надеяться на чудо? Но ведь, с другой стороны, чудеса случаются. Рецепт для русского чуда только один: доступ к свободной информации для всех.
Г.Ч.: Твой рецепт… просвещение и свобода информации. Я-то «за». Только сомневаюсь, что этого достаточно… А что, если не стремиться к окончательной победе над ними… Не попробовать ли НАМ… найти общий язык с НИМИ..?
Увы, на наших глазах Алексей Адашев, лидер «правительства Примирения», попробовал. Что получилось, мы видели. И ведь многократно все это усугубится, если в грядущей идейной войне после Путина начнут либералы с признания Г.Ч. «МЫ стали только с пушкинских времен сколько-нибудь заметны в русской истории». То есть «ОНИ были здесь всегда, сколько существует Россия», а НАС, как евреев после разделов Польши, и два столетия назад еще не было. Что, спрашивается, помешает ИМ в таком случае представить НАС в глазах большинства «принесенной заморским ветром девиацией», по словам того же Г.Ч.? Объявить нас, как Солженицын евреев, пришельцами в ЧУЖОЙ стране, чье место в России на приставном стульчике? И какие шансы будут у НАС, если большинство ИМ (и Г.Ч.) поверит?
Я согласился бы с М.Ш., что рецепт русского чуда в просвещении, но лишь в случае, если б он согласился, что просвещение это включает не только то, что МЫ существуем на этой земле не меньше ИХ, но и то, что ОНИ — наследники иосифлян-закрепостителей Народа, а НАШИ предки-нестяжатели на протяжении четырех поколений, покуда хватило сил, сопротивлялись его закабалению. А также, что включает это просвещение и другие условия русского чуда, о которых в следующих главах.
Глава 16
ПОСЛЕ ПУТИНА
Часть вторая