А через два лета случилось так, что в жестокой схватке пришлось богатырю применить свою способность, которой владели все воины храма Свентовида, – умение входить в состояние яри, когда быстрота движений и сила воина удесятеряется и он успевает уклониться от клинка, стрелы, копья, но любое его движение сокрушительно для противника. Поражённые увиденным, подчинённые сотника стали называть его не просто Руянец, но Руянец Ярый, а потом для краткости просто Руяр, сотворив тем необычное, но полное смысла и звонкое имя.

Теперь Ольг не представляет, как он раньше обходился без Руяра. Немногословный, надёжный, как Руянская скала, смелый и основательный, он привнёс в дружину дух Свентовидовых воинских традиций. Какой-то особый настрой, который делает воина не просто ремесленником своего дела, но служителем Бога, Князя и Рода небесного и земного.

Единственную ночь в Приладожье Ольг почти не спал. Отринув все заботы и хлопоты последних дней, он вдруг остро ощутил, что снова покидает родные края, как когда-то в молодости, когда уходил в неизвестность на драккаре Лодинбьёрна. Сколько прошло трудных, порой горьких, но и счастливых дней, как всё изменилось и как изменился он сам. Сейчас впереди опять перемена жизни. Тогда его провожали отец, мать и плачущая сестра, сегодня он опять простится с матерью, а сестра с малолетним сыном отправится вместе с ним. Вчера вечером он приехал в родное Приладожье, чтобы новый шаг в неизведанное свершить отсюда, от родного порога. Кто знает, может, именно души тех, кто его тогда ждал, хранили его и в том первом походе на нурманском драккаре, и в последующих походах уже вместе с князем Рарогом. Теперь с уверенностью в своих силах отправлялся Ольг вместе с боевыми побратимами из Северной Словении в Поднепровскую Киевщину.

Много раз перебирал в мыслях свои действия Ольг, как бы перепроверяя, всё ли он предусмотрел перед долгим отсутствием здесь, в Новгородчине. Поставил верных и надёжных тиунов во всех важных градах. Начальника Тайной Стражи Сивера сделал купцом успешным, так ему проще будет знать всё про всех. А всего, пожалуй, важнее, что опять же через Руяра удалось Ольгу выйти на князей руянских и жрецов храма Арконы и договориться о том, что Новгородчина будет платить храму Свентовида священные триста гривен в год, а жрецы храма, влияние которых среди варягов огромно, будут бдить, чтобы никто из входящих в Руянское братство племён не допускал грабежа Северной Словении. Также предусмотрено было уговором, что князья руянские окажут военную помощь Словении в случае нападений на неё. Нынче, чтобы усилить дружину Новгородскую, пришли по первой воде лодьи варяжские с воинами, готовыми к службе, и он, Ольг, возьмёт их с собой, а надёжных и проверенных дружинников оставит крепким костяком тут, у полуночных врат своего княжества. Гляди, как вовремя Свентовид и прочие боги кельтские и славянские послали Руяра! А боги-то всё делают вовремя, надо только не забывать о них…

Князь ненадолго задремал только к концу ночи, а перед рассветом встал и спустился в небольшую кузницу. Здесь иногда, памятуя уроки отца и старого кузнеца дядьки Кряжа, он ладил подковы для своих коней или просто выковывал некий узор, который просила в тот миг его душа. Сейчас он выбрал себе молоток с кленовой, слегка подгоревшей по краю рукоятью и пару зубил с порядком расплющенными от многих ударов тыльными концами. Обернул их в прожжённую тряпицу и пошёл на конюшню. Он хотел тихонько выехать через хозяйственный двор, никого не тревожа, но чуткие охоронцы тут же оседлали своих коней и молча последовали за князем. Светлая северная ночь уже перетекала в утро, когда Ольг достиг родового кургана с большим камнем на вершине. Спешившись у подножия и оставив коня охоронцам, Ольг поднялся по заросшему разнотравьем склону, постоял у камня, погладил его шероховатую холодную плоть, приветствуя покоящихся здесь отца и бабушку с дедом, побеседовал с их душами. Потом развернул тряпицу, и далеко в туманном утре разнёсся звук удара молотка по зубилу и щелчки отлетающих каменных осколков.

Когда Ольг закончил работу и отошёл взглянуть на то, что у него вышло, птицы уже пропели свои приветственные песни Хорсу. Руна «аильм» в виде равностороннего креста серела на камне и поблёскивала свежими сколами в лучах восходящего солнца. Знак и его суть объединились в сей волшебный миг, и оттого внутри разлилась приятная тёплая истома.

– Ладно у тебя получилось, братец, выходит, не забыл, как молоток и зубило в руках держать, – неожиданно послышался за спиной голос сестры.

Повернувшись, Ольг увидел Ефанду с четырёхлетним Ингардом. Держа сына за руку, она подошла своим мягким шагом и коснулась чуткими перстами свежевысеченной руны. Лик сестры отрешился, и вся она как бы слилась с древним знаком, видя в нём нечто далёкое и потаённое.

– Дядька Ольг, а зачем ты по камню стучишь? – спросил малец, не понимая, отчего мать разбудила его так рано и привела на этот холм.

– Это, Ингард, наша древняя руна.

– У мамы в мешочке есть такая же. – Юный княжич вспомнил деревянные кружки, которые мать бережно доставала из своего таинственного мешочка и иногда даже позволяла поиграть с ними, поэтому некоторые из них он уже знал. – Это же солнышко, зачем оно тут? – продолжал любопытствовать малец, пока мать беседовала с кем-то невидимым, едва шевеля устами.

– Сии руны людям дал бог Огма по прозвищу Медоустый из клана сыновей богини Дану, чтобы люди лепше разумели себя и те силы, что вокруг сущие, зримые и особенно незримые. Всё в мире нашем связано меж собою, сынок, как эти узоры, что мама твоя вышивает, где нет ни начала, ни конца, где всё едино и неделимо. – Ольг показал племяннику на обережную, что должна хранить от напастей, вышивку его рубахи. – Связана с богами и руна, которую я высек. Из деревьев ей соответствует вяз, гляди, вот он растёт подле холма. Он огромный и величественный, он сильнее других устремляется к небу, поэтому он и означает руну солнца.

– Так разве дедушка и прабабушка, что тут лежат, могут видеть солнце, они же глубоко? – недоверчиво поглядел на дядьку малец.

– Сей знак призовёт солнечных эльфов, и они будут охранять могильный холм, – тихо, чтобы не мешать сестре, молвил Ольг, глядя то на символ, то на живое его воплощение – растущее у подножия холма гордое древо.

– А тебе откуда сие ведомо? – глядя на дядю во все глаза, вопрошал юный княжич.

– От тех, кто лежит под сим камнем, наших с твоей мамой отца и бабушки, а твоих дедушки и прабабушки.

Ефанда, открыв очи и постепенно возвращаясь сознанием в явь, тоже включилась в разговор с сыном.