– Он вышел без разрешения за территорию. Нужно будет искать нового старшего писаря.
Цибелиус стоял у окна. Он был, как обычно, в черном мундире с красной повязкой на рукаве. В последнее время этот тип униформы вышел из моды. Тыловые эсэсовцы, служившие в многочисленных департаментах центрального аппарата и отделах имперской безопасности, предпочитали серую униформу армейского образца. В ней они не отличались от фронтовиков из грозных войск СС, к которым в общем-то не имели никакого отношения. Но шеф фленсбургского гестапо не собирался примазываться к кому бы то ни было. Он так же демонстративно носил не белую рубашку, а тоже уже вышедшую из моды коричневую. Такие в начале тридцатых носили постоянно, а теперь только по партийным юбилеям, да и то всё реже и реже.
Над его старым Железным крестом первого класса всегда блестел золотой партийный значок, полагавшийся первым ста тысячам членам партии. В петлице из-под черно-белой ленты с пристежкой высовывалась красная ленточка медали за Восточную кампанию. На правом нагрудном кармане – та самая Галлиполийская звезда, красная, пятиконечная, совсем как у большевиков. Она была изготовлена по частному заказу известным берлинским ювелиром и выглядела очень эффектно. И наконец, ветеранский шеврон из серебристого галуна, пришитый над правым локтем, завершал список основных регалий оберштурмбаннфюрера.
Впрочем, следовало бы упомянуть еще об одном предмете: на толстом безымянном пальце левой руки Цибелиуса черненым серебром поблескивало тонкое кольцо «мертвой головы». Это была личная награда рейхсфюрера, ценившаяся среди эсэсовцев очень высоко. Как раз несколько дней назад Гиммлер распорядился прекратить выпуск новых колец до окончания войны. Слишком мало осталось в рейхе серебра, последние крохи которого шли на обрамление Рыцарских Железных крестов. На кресты первого класса давно уже шел посеребренный цинк, а рамки второклассников и вовсе штамповали без дополнительного покрытия из альпака или так называемого «немецкого серебра», благородного металла в котором было не больше, чем в ржавой ручной гранате. В кабинет вошел офицер СС в сером кителе.
– Вот что, Ротманн, – не отворачиваясь от окна, сказал Цибелиус, – пошлите кого-нибудь… или нет, лучше сами поезжайте в 3-й участок. Полицейские опять хотят кого-то нам сплавить. Не то марсианина, не то… Короче, разберитесь на месте. Нашли они там у него что-то в карманах. Если это очередной псих или беглый, нечего его сюда тащить. Пускай сами с ним валандаются.
«Дармоеды, – продолжил он свою мысль, когда подчиненный ушел, – половину на фронт. Особенно этих полицейских и бездарей из магистрата. В округе 30 тысяч пленных и остарбайтеров, а они не могут своевременно расчищать улицы…»
Когда часа через полтора Антона снова привели в кабинет полицейского майстера, он увидел там, кроме своих старых знакомых, офицера в сером плаще. Из-под воротника плаща был виден черный воротник к ителя с эсэсовскими петлицами. Офицер стоял у стола, держа в одной руке картонную коробку голубоватого цвета, а в другой что-то из ее содержимого. Увидев Антона, он поставил коробку на стол и подошел к нему.
– Этот?
– Он самый, – ответил майстер.
– Как вас зовут и кто вы ? – обратился незнакомец к Антону.
– Дворжак. Антон Дворжак. Я из России. Я попал сюда случайно…
– Ладно, я его забираю. Протокол составляли?
– Да, вот протокол, вот опись найденного при обыске. Я всё положил сюда же, – сказал майстер.
– Я забираю всё. Будем считать, что вы передали его нам сразу в момент ареста. Ну, пошли, – сказал уже Антону офицер в плаще и, взяв из рук майстера коробку, вышел первым.
На этот раз они ехали в машине. Это был черный автомобиль с откидным серо-зеленым брезентовым верхом. Эсэсовец сам сел за руль, положив коробку на свободное пассажирское сиденье справа, а Антону велел садиться сзади. Там его поджидал здоровенный солдат с автоматом на коленях.
Здание, куда они приехали, выходило фасадом на небольшую тихую улицу. В нем было три этажа. Войдя в вестибюль, офицер стал подниматься по лестнице, а громила с автоматом повел Антона вниз. Его заперли в камере, мало отличавшейся от той, где он только что побывал.
«Ну вот я и в гестапо», – подумал Антон, усевшись на единственный предмет, который был в камере, – деревянный топчан, застеленный одеялом. Впрочем, нет – в маленькой нише у двери находились еще унитаз и умывальник.
Немного посидев и почувствовав, что совсем замерзает, Дворжак снял с топчана одеяло, под которым оказалось что-то напоминающее очень тонкий спортивный мат, и, закутавшись, стал ждать.
За столом сидел тот же худощавый человек лет тридцати, в сером с черным воротником мундире. Его правая бровь была рассечена шрамом. По четырем звездочкам в левой петлице Антон машинально отметил – штурмбаннфюрер. На складке левого кармана был пристегнут Железный крест первого класса. Сбоку и чуть ниже – пехотный штурмовой знак и серебряный значок за ранение. На левом рукаве над эсэсовским орлом виднелся почетный щит, но Антон пока не мог разглядеть, какой именно.
Человек за столом о чем-то негромко говорил по телефону и был, как показалось Антону, напряжен. Дворжаку удавалось уловить лишь короткие «да» и «конечно». «Говорит с начальством», – подумал он. Антон и приведший его солдат-охранник продолжали стоять, ожидая. Наконец штурмбаннфюрер положил трубку и некоторое время в задумчивости рассматривал что-то на столе, постукивая по нему пальцами правой руки. Неожиданно он едва заметным кивком указал на стоящий возле стола стул, после чего солдат подтолкнул Антона в нужном направлении и, надавив рукой на плечо, заставил сесть. Еще одно чуть заметное движение головой, и солдат, щелкнув каблуками, повернулся и вышел, тихонько притворив за собой дверь.