– Ты… ты не с ним? – осторожно спросил он, будто боясь спугнуть свою радость.

– Да… – махнула рукой я. – Ну его… Какой-то он…

Больше я ничего не смогла из себя выдавить, поскольку мне отчего-то очень захотелось заплакать. Кашин этого не увидел, потому что уже сжимал меня в объятиях, задушевно шепча:

– Люблю тебя… так люблю… Одну тебя… Еще с тех пор… со школы… Выходи за меня замуж…

– Мне еще нет восемнадцати, – ответила я.

– Это ничего… Скоро уже… Я подожду!

Отстранившись от него, я рассмеялась:

– Какой ты, Володька, муж?! Ты же студент, а я вообще никто!! Жить-то на что будем?

– Ерунда! Переведусь на вечернее отделение или заочное! Меня папашин брат давно зовет к себе в бригаду. Ремонты делать. Хлебное дело! Я прошлым летом между поступлением в институт и поездкой на картошку вкалывал! На мотоцикл себе заработал!

– Ну и где ж твой мотоцикл? Чего пешком ходишь?

– Да пару месяцев назад влетел, понимаешь, в парапет! Уже почти отремонтировал! Скоро покатаю!

Кашинский мотоцикл окончательно примирил меня с судьбой. На Ленечке свет клином не сошелся. Да и вообще! Первую любовь на то и называют первой, что после нее обычно случается вторая, потом третья и… так далее…

В университет я благополучно провалилась, поскольку почти совсем не готовилась. Мы с Володей гоняли на его мотоцикле по окрестностям Ленинграда. Останавливались в каких-то богом забытых местечках, на берегах безымянных речушек, где и предавались самой безумной любви. Купались нагишом, в таком же виде кружили по лесным полянам на мотоцикле, отдавались друг другу среди душистых трав и ягод. То лето, когда большинство моих одноклассников потели над учебниками, чтобы поступить в институты, было для меня самым беспечным, легкомысленным и чувственным. Я возвращалась домой зацелованной до смерти, с затуманившимся взором и мгновенно засыпала над любым учебником, который пытались все-таки мне подсунуть отчаявшиеся родители. Ленечка в ту пору ко мне не приходил даже во сне. Мне казалось, что я вычеркнула его из своей памяти.

Осенью я пошла работать к отцу на завод. Он пристроил меня перебирать бумажки и чертежи в архиве механосборочного цеха. Работа была пыльной, но совершенно необременительной. Очень скоро весть об очаровательном новом архивариусе облетела весь цех, и старые, рассыпающиеся от времени чертежи понадобились вдруг всем: от насквозь промаслившихся станочников до начальников техбюро. Но всех затмил старший мастер одного из цеховых участков – Миргородский Ярослав Андреевич, который упорно метил на место одного из заместителей начальника цеха. Затмил настолько, что Володе Кашину с его мотоциклом дана была полная отставка. Он, конечно, парень ничего, страстный, но что это за фамилия – Кашин?! Жене тоже придется стать Кашиной! Чего уж тут хорошего?! То ли дело – Миргородская! Звучит! Я даже пыталась научиться расписываться, будто уже получила эту звучную фамилию. А что? Ярослав, конечно, ничего мне еще не предлагал, но видно же, что влюбился не на шутку. Он три раза подряд брал у меня один и тот же чертеж, даже не замечая этого.

Миргородскому, в отличие от двух моих юных любовников, было целых двадцать восемь лет. Ко времени знакомства со мной он уже успел и жениться, и развестись. Может быть, он и не стал бы торопиться с новой женитьбой, поскольку первая не удалась, но я поставила себе цель – выйти за него замуж и намеревалась добиться этого любой ценой. Помимо солидных лет и красивой фамилии, Ярослав имел приятную внешность, высокий рост, новенькую «Волгу» и однокомнатную квартиру в центре города. Мне же не терпелось съехать от родителей, чтобы они перестали наконец мной руководить, как сопливой малолеткой, и донимать меня бессмысленными вопросами: «Куда пошла?», «С кем?» и «Когда вернешься?». Можно подумать, что кто-нибудь честно отвечает на подобные вопросы!

Я долго размышляла, в каком образе лучше всего завлекать в свои сети Миргородского. То ли предстать невинным несмышленышем, которого ему было бы приятно обучать азам (ха-ха!) интимных отношений, то ли, наоборот, искушенной женщиной, с которой не нужно чересчур растягивать цветочно-конфетный период, а можно в самом скором времени переходить к делу. Сама я склонялась ко второму варианту, поскольку ничего растягивать мне не хотелось. Мне хотелось сразу всего и как можно быстрее.

В деле соблазнения старшего мастера мне помогло расположение архива. Он находился в пристройке, над кухней цеховой столовой. Видимо, от постоянно горячих кухонных котлов, воздух в архиве прогревался почти до тридцати градусов даже зимой. Я ходила между полок с чертежами и пыльными папками с документами в синем рабочем халатике, надетом практически на голое тело. Стоит ли говорить, что удобный халатик однажды «нечаянно» расстегнулся на груди во время прихода Ярослава Андреевича Миргородского. Я сразу увидела, как у него заходили на скулах желваки, но еще некоторое время делала вид, что не замечаю небрежности в моем туалете, а потом с «ужасом» во взоре запахнулась.

– Ну что вы, Риточка… – сразу севшим голосом сказал Ярослав. – Это же… ничего такого… Разве есть что-нибудь прекраснее женского тела…

В тот раз Миргородский ушел от меня вообще без чертежа и до того долго не приходил, что я подумала: отпугнула его, дурища, навсегда. Я уже раздумывала над тем, под каким соусом заявиться к нему на участок лично, когда он все-таки пришел с пунцовыми щеками и подрагивающими руками. От неожиданности я судорожно стянула на груди халатик и сама покраснела лицом, и шеей, и даже, как мне казалось, всем телом.

– Ну что вы, Риточка… – опять пробормотал он. – Я так и знал, что вы теперь будете меня бояться, хотя я же… ничего… никому… да и вообще…