— Так ты что, с первого дня на войне?! — поразилась Татьяна.

— Да. И представляешь, ни одной царапины.

— Ну ты, Леня, точно заговоренный.

— Надеюсь, и дальше повезет.

— Повезет! Повезет, Леничка! У меня рука легкая. Чик, и от твоей ножки только ноготки останутся, — стращала Татьяна и, грозно пощелкивая ножницами, нависла над правой ногой Леонида.

Одним ловким движением она вспорола голенище сапога и ахнула. Ахнула и Антонина. На пол повалились клубки вшей, обрывки истлевшей портянки, под ними обнажилась покрытая синюшными пятнам икра.

«…глянув на мои ноги, присутствующие ахнули. Те места ног, что закрывали голенища, были полны вшей. Меня спросили, когда я в последний раз мылся. Ну купался-то я часто — и во многих встречных речках, и даже в Керченском проливе. А вот мыться-то мне довелось давно, с полгода назад, в устроенной из подручных средств полевой бане <…>

В качестве мочалки использовали пучок соломы. С шутками и прибаутками, чтобы я не очень смущался, их ловкие натруженные руки быстро сделали свое дело, и я — забытое ощущение — вновь почувствовал себя человеком.

Удивительно, но о необычном и в какой-то степени пикантном случае я напрочь забыл, и напомнила мне о моем вынужденном купании в тот весенний день (2003 г. — Прим. авт.) на нашей недавней встрече Тоня Хрипливая (по мужу Буяновская) — в те далекие годы секретарь отдела. Сидя за столом, она со смехом, очень картинно и с хорошим юмором вспоминала обстоятельства забытой мною помывки. Напомнила она и о том, что девчонки порой отпускали в мой адрес:

— Ну, Леня, теперь ты наш! Пойдем с нами купаться…»[24].

В те майские дни 1942 года Леонид Георгиевич, Антонина Григорьева и их коллеги по службе в Особом отделе жили уже позабытыми радостями почти мирной жизни: мылись в бане, меняли белье, кушали три раза в день, смотрели художественные фильмы. Они верили, что колоссальные потери, понесенные в Крыму, были не напрасны, и думали, что керченско-феодоссийский десант служил отвлекающим маневром в стратегическом замысле Ставки ВГК на 1942 год. Они надеялись, что в далекой Москве в глубокой тайне лучшими военными умами разработан план генерального наступления советских войск, который должен был обеспечить коренной перелом в войне. Подтверждение тому Леонид, Антонина и Татьяна находили в повседневной деятельности войск Юго-Западного и Южного фронтов. В их расположение из глубокого тыла по ночам эшелон за эшелоном поставлялась новая боевая техника и прибывало свежее пополнение. Они скрытно занимали исходные позиции и готовились к предстоящему наступлению. Мощь и успехи Красной армии, одержанные под Москвой в декабре 1941 года, не оставляли у Леонида, Татьяны, Антонины и их сослуживцев сомнений в успехе предстоящей операции.

В ее положительном исходе было уверено и командование Южного направления в лице маршала Семена Тимошенко и члена Военного совета генерала Никиты Хрущева. Яркая звезда триумфатора зимнего успеха под Москвой — Георгия Жукова, взошедшая на унылом в то время советском военном небосклоне, вскружила голову престарелому маршалу, больше известному своими успехами в кабинетных баталиях, чем в чистом поле. В марте 1942 года Тимошенко обратился в Ставку ВГК с предложением о проведении операции по разгрому группировки противника на левом фланге советского-германского фронта с последующим выходом частей Красной армии на линию: Гомель-Киев-Черкассы-Николаев.

Оно было рассмотрено в Генштабе и не нашло поддержки по причине отсутствия необходимых резервов. Несмотря на это, Тимошенко продолжал настаивать на своем, и перед его аргументами, а скорее прошлым авторитетом, не устояли как Генштаб, так и сам Верховный Главнокомандующий — Сталин. Взвесив все «за» и «против», они, как им казалось, приняли «соломоново решение» — ограничиться операцией по освобождению Харькова.

С того дня в обстановке строжайшей секретности в штабах Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов приступили к разработке детального плана наступления. Им предусматривалось нанесение двух сходящихся ударов; одного — из района Волчанска, другого — из Барвенковского выступа, далеко вклинившегося в оборону немцев, в общем направлении на Харьков. И если со своими силами и резервами Тимошенко было все более или менее понятно, то в отношении противной стороны — вермахта, румынских и венгерских войск у него и Хрущева отсутствовала ясность. Поэтому они требовали от начальника военной разведки исчерпывающей информации о противнике. Он, выполняя приказ, не считался с потерями и посылал одну за другой разведывательные группы за линию фронта. Многие из них не вернулись обратно, но даже те отрывочные сведения, что добыли разведчики, должны были насторожить Тимошенко и Хрущева. Они же пренебрегли ими; грядущая слава кружила им головы, они продолжали отстаивать свою позицию и направляли в Москву бодрые доклады об успешной подготовке Харьковской наступательной операции.

Их оптимизм не разделяли в Особом отделе Юго-Западного фронта, и для этого у его начальника — старшего майора госбезопасности Николая Селивановского имелись серьезные основания. От зафронтовых агентов, в частности «Гальченко», внедренного в гитлеровский разведорган — абвергруппу 102, а также при допросах захваченных пленных поступала все более тревожная информация. Она говорила контрразведчикам — командование группы армий «Юг» вермахта располагает сведениями о подготовке советского наступления. Но это было еще не все, Селивановский не знал главного: немцы планируют контрудар и намериваются нанести его из Барвенковского выступа.

В начале марте 1942 года в штабе верховного командования Германии (ОКВ) узким кругом генералов и офицеров был разработан план стратегической наступательной операции на Восточном фронте. Он получил кодовое название «Блау» и предусматривал нанесение ударов по частям Юго-Западного и Южного фронтов Красной армии с последующим прорывом на Северный Кавказ к нефтяным промыслам Майкопа, Баку и главной транспортной артерии — Волге.

Об этом не знал Тимошенко, не знали и в Ставке ВГК. Поэтому он и Хрущев скептически относились к информации военных контрразведчиков, что представлял Селивановский. Она, к сожалению, носила отрывочный характер и не создавала полной и ясной картины. Немецкое командование тонкой дезинформацией искусно ретушировало замысел операции «Блау». Опасения Селивановского так и остались опасениями и были опровергнуты в первые же дни наступления советских войск.

12 мая 1942 года после мощной артиллерийской и авиационной подготовки части Юго-Западного и Южного фронтов пошли в атаку. Они нанесли два сходящихся удара по немецким войскам на севере с рубежа Белгород-Волчанск, а на юге — с северной части выступа линии фронта, проходившего в районе Лозовенька-Балаклея. Не выдержав натиска, 6-я армия группы армий «Юг» начала отступать. К 17 мая частям Юго-Западного фронта удалось вплотную подойти к Харькову, ожесточенные бои завязались вблизи Чугуева и Мерефы.

Тимошенко с Хрущевым торжествовали, рассчитывая повторить успех Жукова на южном фланге советско-германского фронта. За пять дней боев в плен попали сотни немецких солдат и офицеров, досталось и немало трофеев. В войсках царила атмосфера подъема. Вдвойне его испытывали сотрудники Особого отдела 51-й армии. Они, пережившие «крымскую трагедию», верили, что понесенные жертвы были не напрасными, и надеялись, что в войне наконец наступит перелом. Все свои усилия Никифоров и его подчиненные направляли на оказание помощи командованию в скорейшем формировании боеспособных частей. Одновременно они решали и другие не менее важные, чисто профессиональные задачи, связанные с обеспечением скрытности тактических планов командования армейского и дивизионного звеньев, пресечением фактов потери бдительности со стороны отдельных военнослужащих, а также с выявлением вражеских шпионов, внедренных в войска и агентурных групп, действующих в прифронтовой полосе. Об этом Никифорову, Ивашутину напоминала последняя шифровка Селивановского, в ней он требовал усилить контрразведывательную работу на направлении борьбы со шпионажем.

С тем, как она ведется в Особом отделе 51-й армии, он намеривался ознакомиться лично, с часу на час ожидался его приезд в расположение. Информация о нем, которой располагал Никифоров, была скупа. О Селивановском ему было известно только в общих чертах. Службу в органах госбезопасности он начинал с 1923 года, служил за границей и в Центральном аппарате НКВД. Руководить предпочитал не из кабинета, а непосредственно в «поле», скрупулезно вникал в оперативные разработки и детали операций. Поэтому, чтобы не ударить лицом в грязь, Никифоров, Ивашутин и те, кто находился в отделе, лихорадочно просматривали материалы и подчищали хвосты.