Только что-то моей миленькой, конопатенькой «лягушонки» не видно. А она мне так часто снилась…

Голова нашей колонны остановилась у ворот, а я заехал на широкий двор и спешился. Тут же подбежал казачок и выхватил из рук поводья, а моя берберийка по узаконенной привычке, оголив огромные зубы, вознамерилась немедленно его цапнуть. Но я был начеку.

— Но-но, Чайка! — легонько хлопнул по широко раздутым ноздрям. Затем снял с головы хвостатый шлем, прижал его к кирасе левой рукой, сделал шаг вперед, перекрестился и поклонился хозяевам: — Здравствуйте, тато! Здравствуйте, мамо! Нет у меня больше родителей, ими отныне прошу стать вас.

Как они среагировали, не заметил, ибо с крыльца сорвался и налетел на меня чернявый «вихрь»:

— Мишка-а-а! Это ты?! — Девчонка повисла на шее, чуть не задушила и стала осыпать поцелуями. — Как мы ждали тебя! Целых восемьсот дней!

— Танька. Танюшка! А ты как здесь оказалась? — Сестричка с самого детства носила европейские наряды, даже с пани Анной несколько раз ездила в Краков заказывать и шить, поэтому-то я ее и не узнал.

— А я знала! Я знала, что прежде, чем отправиться домой, ты сюда приедешь! Я уже здесь третий день, у-у-у-у, — зарыдала она, брызнув слезами.

— И-и-и-и, — рядом со мной, укрыв кулачками лицо, стояла и взахлеб плакала вторая, светленькая девчонка.

— Таня, — толкнул ее, — а это кто?

— Кто-кто, — она оглянулась и шмыгнула носом, — Любка!

— Это какая Любка? — с удивлением уставился на светленькую зеленоглазку с черными бровями-разлетайками и пушистыми ресницами, которые, правда, сейчас слиплись сосульками от слез. Это была совсем не та маленькая, нахальная и приставучая пиявка, которая от меня всегда чего-то требовала и при этом повторяла: «Ты мой зених». И не та, которую я потихоньку мутузил, давал подзатыльники, толкал в бок и трескал по попе. И снилась мне совсем другая девочка. Сейчас это была вполне сформировавшаяся юная девушка с тонкой, стройной фигурой, но со всеми необходимыми округлостями и выпуклостями в нужных местах. Оказалось, что лягушка обыкновенная превратилась в царевну.

— Любка, а где твои веснушки? — Она опустила на грудь кулачки, улыбнулась сквозь слезы и пожала плечами. Я ее аккуратно взял за талию, притянул к себе и поцеловал во влажные глаза. — Любушка, выходи за меня замуж, я из тебя сделаю царицу.

— Господи! — тихо сказала и уткнулась лбом в мою стальную черненую кирасу. — Я слышала о слове «счастье». Но только теперь знаю, что это такое.

— Кхе-кхе! — громко кашлянул пан сотник.

— Батько! Мамо! Благословите! — Я при всем народе упал на колени и потянул за собой Любку.

Затем мы целовали образы Спасителя и Матери Божьей, вязали с Любкой друг другу рушники (будущая теща сунула один в руки Татьяне, а та передала мне). Несмотря на недоумение и утверждение родителей о необходимости каких-то многодневных церемоний, затребовал свадьбу немедленно. Без смотрин, сговора и «спотыкания» невесты обошлись, а сватовство, как сказал будущий тесть, у нас состоялось почти шестнадцать лет назад. Но от выкупа за невесту никуда не делись, приказал пуд серебра высыпать казачьим семьям на расстеленную на площади скатерть, а пуд отправил к более стеснительной, но более многочисленной части селян — на крестьянский околоток. Обычно выкупные деньги являли собой мелкие медные гроши, но сейчас люди получили по полновесному серебряному талеру, а то и по два. Пусть помнят князя и его княжеский выкуп.

Батька Степан сразу же подсуетился и отправил в мою Каширскую ставку казачка с известием о свадьбе и скором прибытии свадебного поезда. Венчаться решили у меня дома, да и в церковь Любке заходить нельзя было еще несколько дней, чисто по женским делам.

Обоз мы упрятали в усадьбе под охраной, всех прочих моих бойцов расхватали и растащили по хатам местные казаки, ну и мы вечером за семейным столом говорили долго и много. Конечно, об обстоятельствах, при которых меня можно воспринять как сумасшедшего, умолчал, но обо всех мытарствах, начиная с того злополучного дня, когда погибли мои родные и близкие, рассказал. Поведал о своем материальном состоянии, возможностях, делах и планах, чем вызвал немалое удивление всех присутствующих.

Решением покинуть родовые земли и отправляться за море строить новое княжество старики были огорчены, особенно теща, но было видно, с каким уважением на меня смотрят и тесть, и шурин. К концу вечера решил сгладить неприятный поворот в общении и приступил к подаркам. Вытащил золотые украшения с драгоценными камнями, которые Ицхак доработал для меня и моей будущей супруги, и решил разделить на всех. Тесть и шурин получили по перстню, теща и невестка — сережки, сестричка получила один из гарнитуров — рубиновые колье, перстень и сережки, ну а моя милая — изумруды.

Веселье началось чуть ли не с самого утра. Загудело все село. За три свадебных дня из хозяйства пана сотника были изъяты и съедены две дюжины свиней и десяток молодых упитанных бычков, были вытащены из подвалов и выпиты вся горилка, вино и пиво. Даже мне, подначиваемому шутками бывалых казаков, довелось влить в себя добрую кварту, правда, обратно выскочило целое ведро.