— Товарищ командир, а как же теперь мы?

— Всё будет хорошо, поверьте мне. Прощайте.

ГЛАВА 9.

В кузове гебешники связали мне руки и плотно зажали, что вызвало гневный ропот бойцов. Я жестом головы остановил дёрнувшуюся к машине толпу, и полуторка укатила меня в объятья справедливого советского закона.

Здание НКВД в Минске, как и все иные подобные учреждения, выглядело мрачно и облезло. Мода у них такая что ли, или таковы вкусы работников безопасности. Странно. Меня сначала поместили в одиночную камеру, тоже довольно типичную: холодная безжизненная мрачная духота, серо-зелёные обшарпанные стены, грязный цементный пол, маленькое зарешёченное окошко, замызганный дощатый топчан и ведро-параша. Не смотря на жаркое лето, через три часа я замёрз и начал постукивать зубами. Ещё через час за мной пришли два конвоира.

Плутание по коридорам закончилось в комнате следователя. Два бугая опять воткнули меня в табурет и встали сзади. Прямо-таки де-жа-вю. За столом сидел следователь плотный капитан с залысинами и наигранно печальным выражением лица. Напрасно он играл лицом, его суть буквально сочилась из глаз. Такие люди, унижая и искренне презирая всех попавших к ним в руки, привыкли изощрённо глумиться над достоинством, получая от того и удовольствие, и выгоду. Эта человеческая разновидность во все времена была источником и причиной немалого зла и горя. Он недолго меня разглядывал и сразу перешёл к делу:

— Василий Захарович Батов, мы знаем о вас всё и поэтому, не теряя времени на формальности, ответьте на конкретные вопросы.

— Не сходится.

— Что не сходится?

— Если вы всё знаете, зачем задаёте вопросы. Нонсенс. А по секрету я вам скажу, что вы знаете обо мне всё, кроме правды.

— Мне рассказывали о вашей манере держаться на допросе. Не удивлён. На будущее попрошу избавить меня от уклончивых ответов. И всё-таки. Почему вы так ненавидите органы безопасности?

— Помилуйте, ненависть слишком сильное чувство, и ненавидимых нужно, как минимум, уважать. А органы безопасности — организация слабая, несамостоятельная, вечно обижаемая вышестоящим начальством, презирающая за это всех остальных людей. За что же вас ненавидеть?

— Так, ясно. Вы уроженец деревни и никогда её не покидали, посредственно учились в школе и до войны честно трудились в колхозе, скажите, откуда у вас такие неординарные знания и навыки в военной тактике и оперативном искусстве?

— Исключительно здравый смысл, хорошая память, наблюдательность, умение анализировать и делать выводы, а также внимательное изучение трудов основоположников марксизма-ленинизма и наших выдающихся полководцев.

— Допустим, а что вы скажете по поводу изобретённого и созданного вами в конюшне прибора?

— Да вы что? Я в конюшне прибор изобрёл? И даже создал? С моим-то образованием и знаниями? Вы сами-то себя слышите? Подумайте, кто из выдающихся учёных мог бы наспех изобрести, а потом в дикой грязи на коленке из подсобных средств создать какой-то прибор и всего за пять дней? Чепуха. Ваши агенты вас бессовестно обманули. Небось и премию за это получили. Тридцать серебряников. Смешно, честное слово. Ну, вы же серьёзный человек.

— А, как вы объясните, что вас и ваших бойцов не ранят пули и осколки?

— Это уж совсем из области какой-то религии. Чудесами попахивает. Религиозный опиум. Не думал, что в серьёзном учреждении такими сомнительными вещами занимаются.

— Вот мы сейчас это и проверим, — его руки выразительно шевельнулись, и он медленно достал из кобуры пистолет, — так как?

— Убийство невиновного человека без суда и следствия карается законом.