У переправы через очередной овраг нас поджидали разведчики. Из кабины Опеля выбрался Сажин.
— Что делать будем, командир?
— Ты о чём?
— За бугром село Лоск и полно гансов, когда сюда ехали, ты и сам видел. Я подобрался поближе и посчитал, там неполные две роты танков в шестнадцать стволов, пара батальонов пехоты и артполк. Нам самим с нашей бронёй, это на один зуб, но с нами народ. Решай быстрее. Впереди ночь. Начнётся заваруха, завязнем, а сзади подопрут каратели из Крево, вот тогда и напляшемся.
Раздумывать было некогда. Оставался единственный выход. Немедленно атаковать…
— Василий Захарович, — перебил мысль подошедший Пилипенко, — а зачем нам уничтожать гаубичный полк? Среди пленных наверняка полно артиллеристов. А давай мы эти пушечки прихватим, да, развернём против немцев, пусть по своим постреляют.
— Кузьма Петрович, ты просто гений, голова твоя хитрая хохляцкая, можно сказать золотая! Полковника Гаева найди срочно, — крикнул я вслед Бале, который уже бежал к колонне.
Среди бывших пленных нашлось почти три сотни артиллеристов и среди них два десятка командиров. Мои планы стали стремительно меняться. Если мы захватим двенадцать 150-мм и двадцать четыре 105-мм гаубицы, то на этом рубеже в тылу у немцев при поддержке пехоты можно создать мощный узел сопротивления.
Подошедшему Гаеву я изложил наш с Пилипенко план. Комдив был в полном восторге, и я его понимал. Во-первых, организовав очаг сопротивления в тылу врага и лично возглавив воинское соединение, он проявлял себя в глазах командования, как смелый и решительный командир. Во-вторых, взяв под своё командование гаубичный полк, он мог полной мерой мог отомстить за свой позор. В-третьих, он и все бойцы таким образом реабилитируют себя, как вырвавшиеся из плена и сражающиеся с оружием в руках.
Не долго думая, мы решили атаковать немцев силами стальной роты. В то же время освобождённые красноармейцы должны захватить немецкие гаубицы и поддержать нас огнём, а пара стрелковых батальонов примерно в тысячу штыков должны заранее обойти немцев по левому флангу и ударить им в тыл. В целом план был сырым и никчемным, поскольку наш богатый опыт по уничтожению немецкой бронетехники в нынешней ситуации ничего не стоил из-за неподготовленной атаки с хода и огромного «хвоста». На бывших узников тоже особой надежды не было из-за их боевой немощи. Оставалось надеяться только на нашу непробиваемую шкуру и внезапность нападения.
Пушки и зенитки мы выкатили на прямую наводку, миномёты поставили за небольшим холмиком, а танк и Ганомаг в сопровождении тысячи стрелков двинулись вперёд, огибая левую окраину села. Пока гансы не очухались, мы решили закрепиться на фланге, в то время, когда Пилипенко начнёт работать по фронту. Броневик с парой пулемётов встал за развалинами силосной башни, какая никакая, но защита для его слабенькой брони. Танк выдвинулся вперёд, прикрывая атакующих бойцов, которые, поднимая облако пыли, протопали дальше, чтобы зайти немцам в тыл. Вот и со стороны дороги раздалась частая винтовочная стрельба и рёв трёх тысяч глоток. Там начался бой за гаубицы. Собственно говоря, боем то нападение на немецкий артполк назвать было преувеличением, ведь артиллеристы известно какие вояки.
Нам несказанно повезло, что повёрнутые на порядке немцы поставили свои танки на сельской улице в ряд, как на параде. Сорокапятки и зенитки в лоб и тридцатьчетвёрка в бок начали расстреливать их почти в упор. Счёт времени пошёл на минуты, если не на секунды. Темп стрельбы достиг предела. Пилипенко с двух сотен метров не мазал, да, и Варик из танка клал в цель снаряд за снарядом. Взрывы, грохот и внезапность нападения напрочь парализовали немцев. Танкисты в панике носились, как угорелые, и падали замертво возле своих бронированных машин, которые вспыхивали или взрывались одна за другой. У дороги стрельба закончилась, и из Ганомага я разглядел, что там бойцы начали разворачивать гаубицы в сторону противника.
Первые ответные выстрелы из немногих оставшихся немецких танков почти совпали с выстрелами захваченных гаубиц. Сначала бабахнули две, потом подключались другие, и, наконец, загрохотали несколько батарей. За какие-то четверть часа от танков в селе остались лишь бесформенные лохмотья железа. В отчаянном порыве артиллеристы наверно решили превратить их в качественный металлолом, а заодно в кучи мусора северную часть села.
Мы уже готовы были праздновать победу, когда произошло непредвиденное. Со стороны южной околицы при поддержке броневиков ударил немецкий пехотный полк, атаковал мощно и внезапно, а артиллеристы и стрелки его прозевали. В считанные минуты ситуация вывернулась наизнанку, и началась рукопашная мясорубка. Сидя в Ганомаге за пулемётом, я кусал губы от бессилья. Стрелять невозможно, там перемешались и свои, и чужие, и оба наших ударных батальона тоже ничем не могли помочь, поскольку уже сцепились с противником на дальней околице. Яростные вопли и крики перекрывали редкую стрельбу, и, похоже, немцы начали брать верх над истощёнными и измождёнными бойцами. В желании хоть как-то помочь я уже собирался гнать к месту рукопашной, когда со стороны леса донеслось мощное «ура-а!!». В спину немцам ударили стрелки, в которых я признал тех, кто ушёл с майором Вяхиревым. Зажатые с двух сторон фрицы не выдержали и дрогнули. Кто-то из них пытался бежать, кто-то задирал повыше руки, но в итоге все до одного легли на белорусскую землю.
В бою за село Лоск погибло 387 бойцов, почти полтысячи получили ранения из них около сотни тяжёлые. Расход боеприпасов удручал, а впереди ещё предстоял прорыв через линию фронта. С тревогой поглядывая на колонну машин с ранеными, детьми и больными, я не стал тянуть кота за подробности, плюнул на здравый смысл и вышел в эфир на известной частоте штаба дивизии полковника Панова:
— Здесь Сталь, здесь Сталь, вызываю Вепря…
— Вепрь на связи. Приём.
— Здесь Сталь. Передайте папаше, что родственники приедут завтра утром, если не застрянут из-за сильной грозы, а то обувь изношена, лошадь чуть жива и детей полна телега.
— Принято.
— Конец связи.