Она по-хозяйски подошла к двери в гардеробную:

— Какие замечательные наряды! — девушка сняла одно из платьев и, приложив к себе, покрутилась вокруг. — А платки! — ахнула Сабира. — Почему ты их не носишь?

Хадижа подала плечами:

— Эти платки принадлежали моей матери.

Их принесла Ранья вместе с двумя нарядами для танцев, тоже когда-то принадлежащих Жади.

— А где твоя мама? Она в Фесе? Или твой отец развелся? — повесив платок на место, спросила гостья.

— Она погибла в аварии пять лет назад.

Услышав это, Сабира побледнела, а Эми поникла.

В комнате повисло тяжёлое молчание. Девушка вышла из гардеробной.

— Я тебя понимаю: моя мама тоже умерла, — ее звонкий голос стал тихим и глухим.

Она села на пуфик возле туалетного столика. Обвела взглядом стоящие на столешнице украшения, косметику и наткнулась на рамку с фотографией очень красивой женщины.

— Это она?

— Да, — также шепотом ответила Хадижа.

— Красивая. А у меня нет ни одной фотографии мамы.

— Почему? — полюбопытствовать, до этого молчащая, Эми.

— Лара Таджия — первая жена отца — велела убрать все фотографии, — безэмоционально ответила Сабира, просто констатируя факт. — Она говорит, что так отцу легче было пережить произошедшее.

Хадижа закусила губу. Она понимала подругу, возможно, не в полной мере, но, если бы ей Ранья запретила рисовать маму, или забрала фото… Слишком жестоко.

— Ты ее совсем не помнишь?

Сабира же глубоко вздохнула, качая головой, стараясь удержать рвущиеся наружу рыдания. Большую часть ее жизни она практически не говорила о матери, разве что с братом и, увидев сейчас участие и интерес во взгляде подруг, начала рассказывать:

— Я плохо помню тот день, в отличие от Самата. Моя память была более милостива. Нам было по семь лет. Помню только, что был очень жаркий день, и мы гуляли в саду.