«В квартире было жарко, как в духовке. Очертания пыльных улиц расплывались в нестерпимом блеске солнечных лучей; на террасе, расположенной на крыше его дома, даже по ночам царила невыносимая духота… Воздух был наполнен ароматом горячего дерева, из соседних домов доносились звуки радио и детский смех…
Дом Зорге затерялся среди жилищ бедных японцев. Построенный в небрежном европейско-японском стиле, он выглядел неряшливо. Две комнаты внизу, вся их убогая обстановка ограничивалась несколькими шаткими столиками, на одном из которых лежал клочок потертого красного бархата… За стенкой находилась кухня. Наверху — его рабочая комната с большим диваном, письменным столом и граммофоном, во всю стену от пола до потолка — книжные полки. За дверью — спальня, которую почти целиком занимала широкая двуспальная кровать. К спальне вел узкий коридорчик. Двери обеих комнат верхнего этажа выходили на террасу».
Сам Рихард писал жене со своим обычным юмором:
«Здесь зима выражается в дожде и влажном холоде, против чего плохо защищают и квартиры, ведь здесь живут почти что под открытым небом: если я печатаю на своей машинке, то это слышат почти все соседи. Если это происходит ночью, то собаки начинают лаять и детишки плакать, Поэтому я купил себе бесшумную машинку…»
Вскоре в домике появилась и хозяйка. 4 октября 1935 года Рихард отмечал день рождения в ресторанчике «Золото Рейна», где любили собираться скучающие по родине токийские немцы. В заведении старательно поддерживался немецкий дух, даже японских официанток звали европейскими именами. Впрочем, воспитаны они были в лучших японских традициях, были умны и умели развлекать гостей утонченной беседой. В тот день хозяин подозвал одну из официанток по имени Агнес и велел: «Этому господину сегодня исполнилось сорок лет. Постарайся, чтобы ему запомнился этот вечер».
Однако, несмотря на все старания девушки, «господин» чем больше пил, тем больше мрачнел.
— Люди веселятся в день рождения. А вам, наверное, у нас скучно… — сказала она, подливая гостю вина.
— Если тебе доведется отмечать сорокалетие так же далеко от родных мест, поймешь, насколько это весело, — мрачно усмехнулся тот.
Через несколько дней они случайно встретились в магазине грампластинок.
— Ты так старалась развеселить меня, что заслуживаешь награды, — улыбнулся гость. Сегодня он был весел и обаятелен, подарил Агнес несколько пластинок. В следующий раз они увиделись весной 1936 года, когда немец вновь появился в ресторане, затем — в июне… «Агнес», на которую он произвел неизгладимое впечатление, помнила каждый его визит. А вскоре они познакомились ближе. Исии Ханако — так было ее настоящее имя — стала третьей женой Рихарда Зорге.
Позднее на допросе в полиции она кратко и очень четко определила стиль его жизни: «По утрам он ходил в германское посольство, часто бывал пьян и иногда писал статьи». Если вечером Рихард был свободен, он непременно проводил время в каком-нибудь из любимых дипломатами, военными и журналистами ресторанов. Постепенно постоянное напряжение, да и разочарование в идеалах молодости накладывали свой отпечаток на его характер. Свойственный Зорге искрометный юмор все чаще уступал место сарказму, он становился циничным, все больше и больше пил.
Доктор Лили Абегг, корреспондент «Франкфуртер Цайтунг» на Дальнем Востоке, вспоминает:
«Собственно говоря, как человек Зорге был очень приятен и даже мил, если хотел этого… Он не терпел глупцов или людей, казавшихся ему неинтересными. В таких случаях он не скрывал своего презрительного отношения, а его сарказм мог переходить все границы».
И чем дальше по жизни, тем больше сарказма.
Генерал Уиллоуби по отзывам людей, знавших Зорге, дает такой его портрет:
«В физическом отношении Зорге был крупный человек, высокий и коренастый, с каштановыми волосами. Как заметил один из его знакомых японцев, с первого взгляда на его лицо можно было сказать, что он прожил бурную и трудную жизнь. В выражении глаз и линии рта сквозили надменность и жестокость. Он был горд и властен, сильно любил и горячо восхищался теми, чьей дружбы он искал, но был безжалостен к остальным и откровенно ненавидим ими. Многие его японские коллеги по печати видели в нем типичного головореза, высокомерного нациста и избегали его. Он был горячий человек, любивший сильно выпить и привыкший часто менять своих любовниц. Известно, что за годы службы в Токио он находился в интимных отношениях примерно с 30 женщинами. И все же, несмотря на увлечение женщинами, запойное пьянство и тяжелый характер, он ни разу не выдал себя…»
Тот факт, что Рихард Зорге пил, западными исследователями не оспаривается как факт общеизвестный, а советскими стыдливо опускается. Друг Зорге, немецкий дипломат принц Урах, вспоминал:
«Выпивая, он проходил все состояния пьяницы: экзальтированность, слезливую униженность, агрессивность, паранойю и мегаломанию, делириум, ступор и серое одиночество похмелья, которое можно было разогнать лишь новой порцией алкоголя».
В нетрезвом виде он бывал агрессивен, иной раз ввязывался в драки, но даже в самом пьяном состоянии никогда не говорил лишнего. Контрразведчик Ивар Лисснер решил как-то раз проверить Рихарда на предмет знания русского языка.
«Однажды я принес русскую газету и положил ему на стол. Русским я владел свободно. “Прочтите это!” — сказал я. Зорге уже успел выпить добрых пятнадцать порций виски. “Прочесть это? Да надо быть не в своем уме!” — и от его хохота, как обычно, стены заходили ходуном».