В глубине двора раздался громкий и уверенный голос Юстера:

– Всем спокойствие!.. Полное спокойствие!.. Багровая Звезда под контролем его императорского величества!.. Никто не пострадает!

Он говорил так властно и уверенно, что придворные во дворе и саду перестали метаться в ужасе, остановились, сбившись в группки, задрали головы к небу.

Маркус замер на большой высоте, пугающее зрелище, даже у меня не укладывается в чувствах, как такая исполинская громада может зависать совершенно неподвижно, не размахивая никакими крыльями и не жужжа винтами.

Из блестящей полированной стены выстрелилась широкая красная полоса и с огромной скоростью устремилась к нам.

Я напрягся, по телу пробежал холодок страха. Край красной полосы почти ударился о землю у наших с Жанной-Антуанеттой ног. Каменные плиты не треснули и даже не щелкнули, значит, трап нам подали с исключительной точностью.

Я покосился на Жанну-Антуанетту, бледна, как из белого мрамора, губы даже не подрагивают, а трясутся, но повернула ко мне голову и произнесла колеблющимся голосом:

– Это вам?

– Нам, – уточнил я. – Дамы вперед!

Она побледнела еще больше, но закусила нижнюю губу и сказала чуть решительнее:

– Я нужна Антуану!

Я смолчал, чувствую некоторый стыд, хотя императоры ввиду своей профессии самые бесстыдные люди на свете, такова их профессиональная деформация политиков и крупных государственных деятелей.

– Маркиза, – сказал я поспешно, – вы можете опереться на мое мужественное плечо.

Она не ответила, вряд ли даже услышала при том ужасе, в котором трепещет ее женская душа, если у женщин она тоже есть, хотя богословы все еще спорят по этому поводу.

За спиной раздались испуганные вскрики. Бобик выметнулся из глубин сада, огромный и с раздутыми боками, словно поймал и слопал быка, за долю секунды оказался перед нами и посмотрел на меня обвиняющим взглядом честных собачьих глаз, чистых и по-детски преданных.

– Да, – ответил я вынужденно, – как же без тебя?..

Он широко и счастливо распахнул пасть, вызвав крики ужаса у особо чувствительных женщин, подпрыгнул на всех четырех и с легкостью, словно голодная белочка, метнулся по красной дорожке вверх к чудовищной Багровой Звезде Зла.

– Маркиза? – сказал я вопросительно.

Альбрехт вздохнул, вид у него самый что ни есть сочувствующий, а Жанна-Антуанетта пошла вверх по красной дорожке трапа ровно и бесстрастно, не быстро и не медленно, как и положено женщине благородного положения, что идет в театр и на эшафот с одинаковым выражением достоинства на лице и с прямой спиной.

Я сделал шаг следом, Альбрехт сказал в спину: