Глава 18

Интересно, такая представительная комиссия — это признак уважения моих многочисленных заслуг или товарищи первыми хотят насладиться обещанным зрелищем? Я так иронизирую, глядя, как в просмотровом зале киностудии, собирался ответственный народ. Непроницаемые лица больших начальников во главе самим Павлом Романовым, который сейчас руководил «Главлитом» и являлся начальником Главного управления по охране государственных тайн в печати при Совмине СССР. С учётом наличия в комиссии моего «доброжелателя» Алексея Романова, который возглавлял «Госкино», то денёк обещал быть сложным. Про товарищей рангом поменьше — вроде руководителя ГУ кинопроката или председателя Союза кинематографистов Кулиджанова, я уже молчу. Были и мои союзники, тот же Месяцев, Сурин, Данелия и Чухрай, последнее время не скрывающий расположения к одному молодому дарованию. Естественно, в зале находился и Бритиков, только от него мало что зависело. Больше всего меня смущал один элегантный дяденька весьма цветущего вида с неким налётом благородства. Даже и не скажешь, что внешне похожий на аристократа товарищ — представляет контору Суслова. Судя по тому, что главный Романов поздоровался с ним весьма почтительно, то от работника идеологического отдела ЦК зависит очень многое.

Недолго думая, решаю изменить формат подачи фильма. Мы хотели сначала провести небольшую вводную часть, показать смешные моменты съёмок, рассказанные актёрами, и представить трейлер. Только меня не покидает мысль, что вся эта мишура лишняя. Пусть смотрят, а затем объявят вердикт. Хотя в том, что фильм будут рубить, я уже не сомневаюсь. Хорошо бы сначала показать картину «дорогому Ильичу». Только на дворе середина августа, и генсеку сейчас точно не до походов в кинотеатр. Странно, что на показ не смогла прибыть Фурцева, хотя она знала о времени и дате. Может, министр в отъезде? По стране она ездит много и, надо заметить, продуктивно.

Думаю, что желание прервать показ и начать разнос, посетило Романова не один раз. По крайней мере, я никогда не видел у человека такого одновременно злого и возмущённого выражения лица. Там вообще полыхал целый спектр негативных эмоций, не суливший мне ничего хорошего. Судя по кислому виду вмиг приунывшего Зельцера, он был того же мнения. К перепадам настроения своего соратника я давно привык, поэтому особо не переживал. За свой фильм Лёша Мещерский будет драться даже с двумя Романовыми одновременно.

Прежде чем проследовать в специально приготовленное помещение, высоких гостей необходимо накормить и дать им отдохнуть. Они же устали, посвятив целых три часа просмотру. Им выделили под это специальный кабинет. Я тоже решил, что пора заморить червячка, и двинул в сторону столовой.

— Алексей? Но как? Ведь комиссия может вызвать нас в любой момент? — Моисеич смешно семенил вслед за мной и пытался доказать, что нам нельзя покидать приёмную.

То есть эти охамевшие товарищи, которые даже в столовую с простым народом ходить брезгуют, будут сейчас жрать, а я должен сидеть и смирно ждать? Не бывать такому! Поэтому я спокойно добрёл до нужного помещения, взял поднос и заставил его едой. Зельцер вынужден был последовать моему примеру, только решил ограничиться супчиком. Я же с удовольствием навернул две порции окрошки, при этом отмахнулся от начавшего что-то уточнять Моисеича. Чего сейчас можно изменить, кроме как дополнительно накрутить самих себя? А вот аппетит точно испортится. Поэтому мы кушали молча, хотя окружающий народ активно звенел посудой и чего-то обсуждал.

Когда я приступил к отбивной, в зал вбежал полноватый молодой человек в строгом костюме, огляделся и быстро оказался у нашего стола.

— Кто дал вам право на подобное самоуправство? Павел Константинович заканчивает обед и уже скоро начнётся работа комиссии! Встать! Вы обязаны немедленно проследовать в зал заседаний, — под конец своего монолога помощник Романова чуть ли не верещал противным фальцетом.

Разговоры в столовой постепенно затихли, и вокруг воцарилась тишина. Зельцев вообще побледнел и начал судорожно крутить чайную ложку. Кто — бы знал, чего мне стоило не отправить наглеца в нокаут хорошим таком хуком. Дожёвываю кусочек замечательной свинины и поворачиваю голову к нервному типу.

— Скажите, товарищ. А ваша комиссия имеет полномочия на отмену параграфов трудового законодательства СССР? В пункте двадцать девять чёрным по белому написано: «Рабочим и служащим предоставляется перерыв для отдыха и питания продолжительностью не более двух часов в день. Перерыв не включается в рабочее время.» Мы с коллегой сейчас осуществляем своё конституционное право на отдых. Более того, из-за задержки приезда комиссии, мы были вынуждены уйти на обеденный перерыв гораздо позже, — не удержался и стукнул пальцами по циферблату «Ролекса».

Это я специально подготовился, дабы никто не мог обвинить меня в отсутствии дисциплины или неподчинении. Я и другие параграфы трудового законодательства, где государство гарантирует права труженика, выучил назубок.

— То есть вы хотите сказать, что комиссия Главлита во главе с товарищем Романовы может отменить постановление Верховного Совета СССР? Или это ваша частная инициатива? Я же могу отправить соответствующий запрос для получения разъяснений, — продолжаю глумиться над впавшим в оторопь халдеем, — Члены комиссии спокойно пообедали в отдельном кабинете. Ведь поесть в обычной столовой, вместе с простыми гражданами, им не по чину. А мы должны сидеть в приёмной, как низшие существа, и ждать, пока товарищи изволят откушать? Вы не стесняйтесь, объясните нам, тёмным, чего ещё изволите?

Смотрю, а зал-то на моей стороне. В это время ещё нет такого колоссального разрыва между партийной верхушкой и народом. И люди, особенно фронтовики, могут весьма нервно отреагировать на новых бар, которыми вскоре станут номенклатурщики. Товарищ понял, что перегнул палку и сразу раскис.

— Я… Вы меня неверно поняли. Просто вас ждут. Товарищ Романов скоро закончит обед и должно начаться заседание, — проблеял молодой человек.

— У нас тоже обед, — делаю глоток отличного морса, — Через десять минут мы его закончим и будем на комиссии. Вы же в следующий раз просто вспомните, что в СССР нет слуг и господ, у нас бесклассовое общество. Никто не имеет права нарушать мои права, прописанные в трудовом договоре.

Аплодировать нам никто не стал, но толика уважения в глазах простых работников киностудии, появилась. Зельцер нервно выдохнул и попытался опять начать своё нытьё, но я его сразу прервал.

— Они были настроены негативно ещё до просмотра, мой друг. Их хамский поступок — мол, пусть эти крепостные посидят в приёмной, пока мы изволим кушать — один из элементов отношения к нам с вами. А вот такого я никому спускать не намерен. Будут говорить лишнего, то напишу в народный контроль, ЦК или Верховный Совет, своему депутату, наконец. Мы в своём праве, которое гарантирует Конституция СССР. Если кто-то об этом забыл, то давно пора напомнить. Мне с большинством этой шоблы детей не крестить. И ты сам прекрасно знаешь, что вся эта комиссия — просто формальность. Фильм должен посмотреть главный зритель и вынести свой вердикт.