— Дорогая, это явно тебе! — Рогозин бросил испепеляющий взгляд на зазевавшегося курьера.
Видимо никогда не бывавший в таких хоромах, молодой парень дернулся.
— Д-доставка на имя Льва Семеновича Рогозина, — запнувшись, произнес он.
Глядя, как у мужа отвисла челюсть, Нонна чуть не рассмеялась. Более приятное зрелище и представить себе было сложно.
— Принимай, дорогой, — она мысленно послала воздушный поцелуй в Израиль, туда, откуда прибыло редкое вино.
— Лев Семенович… — курьер огляделся, будто в кабинете мог оказаться еще какой-нибудь Лев Семенович, а затем все же направился к Рогозину. — Это Вам, — протянул букет и бутылку, — с наилучшими пожеланиями от господина Берга.
Если бы Рогозину сунули в руки дохлую крысу, он и то, вероятно, выглядел бы радостнее. Но внезапно осмелевший курьер реакции клиента не заметил. Вручив ему розы и вино, парень суетливо полез за пазуху и извлек оттуда небольшую открытку.
Написанную крупным шрифтом фразу «Приглашение на свадьбу» Нонна рассмотрела за несколько метров. Мысленно готовясь, что сейчас в комнате взорвется бомба, она быстро опустилась в ближайшее кресло и не прогадала.
— Что?! Какого… — реакция Льва на открытку была предсказуема.
Словно не Берг брал Марину в жены, а этот молодой посыльный, Рогозин высказал ему все, что думает, и о приглашении, и о цветах, и о жизни в целом.
Некоторые обороты смутили даже Нонну. На едкие выражения Лев не скупился. Как эту отповедь пережил парень, ей и думать было страшно. Однако, как ни странно, курьер не испарился и не упал в обморок. Когда пламенная речь Рогозина закончилась, он все еще стоял возле его стола, только теперь в руках была уже не бутылка, не цветы и не приглашение, а обычный почтовый конверт.
— Е-еще, — снова заикаясь, он протянул конверт Льву, — мистер Берг прислал это.
Предчувствуя второй взрыв, Нонна не выдержала и сама забрала последний «подарочек» Аарона.
— Она не могла на это согласиться… — метая взглядом молнии, Рогозин проследил за действиями жены. — Нонна, ты ее мать. Скажи, что она не могла…
Последняя фраза прозвучала не как возмущение, а, скорее, как мольба утопающего о помощи. На мгновение Нонне даже стало жалко своего упрямого супруга, но с жалостью, как и с конвертом, она расправилась быстро.
— Лева! — увидев то, что лежало в конверте, Нонна ахнула. — Лева! — на губах хозяйки дома заиграла улыбка. — Дорогой, ты скоро снова станешь дедом!
Не замечая ни курьера, ни прибежавшую на крик Рогозина горничную, она передала мужу небольшую фотографию, и тут же громко, гораздо громче чем Лев, прокричала:
— Шампанское мне! Срочно! Шампанское!
Лев как на ненормальную посмотрел на свою жену, но потом взгляд упал на фото и выражение его лица изменилось.
На двойном широком шезлонге под огромным полосатым зонтиком лежали двое. Из-за больших темных очков рассмотреть их лица было сложно, но поза — как они тесно прижимались друг к другу, как по-хозяйски лежала мужская ладонь на небольшом выпуклом животике женщины — говорила о многом. Эти двое настолько сияли заботой, уверенностью, нежностью, что даже фотография казалась теплой. Специально ли фотограф угадывал момент для кадра или просто нажал на спуск, было неизвестно. Но чувство, которое связывало запечатленных на фото мужчину и женщину, не вызвало никаких сомнений — любовь.